В общем, мой отказ был принят в штыки. Инесса Евгеньевна была уверена, что я ломаю жизнь себе, своей дочери и ее сыну заодно. О своей она благородно умолчала, но думаю, это подразумевалось…
— Что насчет вас, Максим Владимирович? — интересуюсь сухо. — Чем вы заслужили такое отношение? Я думала, что в элитных частных садах все работники к детям исключительно на вы и шепотом.
— В элитных, может, и так, — усмехается Горский. — А я был в обычном саду интернатного типа.
— Интернатного? — ошарашенно выдыхаю. — У вас не было родителей?
— Родители есть у всех, — назидательно выдает он. — Но к вашему сведению, сиротой я не был. Просто мама работала медсестрой и часто выходила в ночную смену. Это был муниципальный сад, рассчитанный на работников завода, которые тоже часто трудились в ночные смены. Так что, поверьте мне, я был не единственным ребенком, остававшимся там на ночь.
— Но мешком на новый год были только вы? — невольно улыбаюсь.
— Да, — весело протягивает он, — другим повезло чуть больше.
Оставшуюся и, к счастью, недолгую дорогу, мы обсуждаем как прошел день Алины и к теме моего увольнения так и не возвращаемся. Как и к боссу, собственно. Я бы вообще сказала, что мы забыли о его существовании, если бы кожей не чувствовала его взгляды, оставляющие ожоги на моем лице.
И ладно бы только на моем… Краем глаза я пытаюсь проследить за его глазами в зеркало заднего вида и понимаю, что в центре его внимания не только я. На Алинку он тоже посматривает с нескрываемым интересом.
Глава 14
— Эээ, ждите здесь, — пресекаю его попытку зайти в здание вместе с нами. Не хватало еще, чтобы мамаши потом месяц судачили о том, что я своего хахаля привела на тренировку дочери. Или еще хуже — начали отчаянно флиртовать. На прошлой неделе один из пап забежал на тренировку, чтобы забрать свое чадо и так как дверь в зал была открыта, сделал несколько фоток наших девчонок. Потом он, кажется, крупно об этом пожалел. Потому что стоило ему скинуть их в общий чат, на него посыпались десятки восторженных комментариев и предложений “поработать фотографом в частном порядке”. Я едва не удалилась из той беседы, распираемая чувством испанского стыда.
Наскоро помогаю Малинке переодеться и пообещав ждать ее здесь через час и ни минутой позже, бегу вниз по ступенькам. Хотя как бегу… первый лестничный пролет я, действительно, преодолеваю довольно быстро, а вот дальше, вспомнив что, а точнее КТО ждет меня внизу, начинаю спускаться значительно медленнее. Практически ползу.
— Пойдем, накормлю ужином своего лучшего работника, — предлагает Горский.
А я снова захлебываюсь непониманием. Барахтаюсь в нем, словно в зыбучих песках. Как он так может? В один момент смотреть на меня, будто я мерзкое насекомое под подошвами его дорогущих туфель, а в другой улыбаться и называть меня лучшим работником. Может, одна из моих безумных теорий права — и у него есть брат близнец? Один из них меня ненавидит, а второй относится вполне сносно? Хотя нет, скорее, у Горского биполярочка. Или хронический пмс. Да, пожалуй, возьмем это за рабочую версию.
— Лучших работников не увольняют, — тяну упрямо. — И ужинать я предпочитаю в приятной компании, так что дождусь дочь. Поговорить мы можем и здесь.
Гордо киваю на потрепанную лавочку, усеянную белыми пятнами следов голубиной жизнедеятельности и даже успеваю сделать пару шагов к ней.
— Тебе стоит перестать делать это, — цежу сквозь зубы, когда его пальцы в очередной раз смыкаются на моем запястье. Больно. Не снаружи, а где-то глубоко внутри. Он не имеет права меня касаться. Не имеет права вот так мимолетно, с издевкой воскрешать мои воспоминания. Неужели он не понимает, что каждое его слово, каждый взгляд пронзительных голубых глаз — это настоящая пытка для меня?
Хочется наплевать на щедрую компенсацию, предстоящую сделку и нового босса, особенно на него, и уволиться к чертовой матери. Но я не могу лишиться квартиры. Мне ведь даже уже выплаченные взносы никто не вернет…
Но и находиться с ним я не могу. Мне кажется, если бы он меня избегал и старался как можно меньше контактировать, было бы легче. Я столько лет жила без его внимания, что стойко стерпела бы игнор. Но то, с какой легкостью он делает вид, что мы обычные босс и подчиненная, убивает меня. Медленно, но уверенно.
Хотела бы я быть такой же хорошей актрисой. А еще лучше — таким же бездушным существом. Но я все чувствую. Сердцем. Головой. Кожей. Каждой отболевшей клеточкой своего тела я чувствую безумную тоску по тем счастливым трем дням почти семь лет назад.