— Может, объедем как-нибудь? — предлагаю, едва не рыдая. — Я заплачу по двойному тарифу. Штрафы, если что тоже с меня.
— Я тебе Шумахер, что ли? — возмущается он. — Или этот, как его… таксист?
— Эм, ну как бы да, — осторожно напоминаю.
— Да нет, я имел в виду этого, из фильма. Который пробки все объезжал и грабителей ловил. Француз на пежо.
— Вот, — радуюсь, что мы теперь на одной волне. — Может и вы так попробуете?
— Мужчина, а пораньше в аэропорт выезжать вы не пробовали? — строго интересуется он.
— Пораньше я из него еще не уезжал, — ворчу, бросая очередной взгляд на часы. Ну не пешком же мне по снегу туда идти…
В итоге на рейс я, конечно же, безбожно опаздываю. Благо, у меня есть платиновая карта и… нет, ни хрена это не меняет.
Это только в фильмах герои прибегают в аэропорт в самый последний момент и успевают ухватить последнее место. Мне же так не везет. Мало того, что я не единственный “счастливчик” пропустивший свой рейс из-за пробок, так еще и рейсов, оказывается, не так-то много.
Каковы шансы, что ради праздника идеальная мать Ярослава отменит для малышки комендантский час? Нулевые, я в курсе. Поэтому я не только переплачиваю баснословные деньги на рейс через полтора часа, но и отстегиваю нехилую компенсацию, стоящему впереди меня мужичку за то, что уступил это самое последнее место.
Честно говоря, я бы даже на кукурузник согласился. Поэтому кресло в последнем ряду возле туалета меня совсем не смущает. А что смущает — так это время, в которое я приезжаю в отель. Малинка, наверняка уже спит…
И тем не менее, я все равно упрямо иду в их номер. С цветами, с подарком и с кучей воздушных шаров. Даже огромную фиолетовую цифру пять местный цветочный магазин мне подогнал. Алина будет в восторге. Жаль, что не сегодня.
Дверь, на удивление, открывается очень быстро и на пороге стоит ошарашенная Ярослава.
— Сюрприиз, — выдавливаю из себя. Не так громко, как планировал изначально, но все равно с радостью в голосе.
— Ты… приехал, — выдыхает она.
— Теоретически я успел, — изрекаю понуро. — До двенадцати еще два часа. Но практически я опоздал, да? Именинница уже спит?
— Сегодня был насыщенный день, — разводит она руками. — Алина пропустила дневной сон, много эмоций и все такое… Поэтому пошла спать пораньше. Если бы мы знали, что ты приедешь, то…
— Ну я же обещал, — пожимаю плечами.
— Алинка очень обрадуется твоему подарку, и шарам… и тебе. Завтра.
— А сегодня уже поздно, я в курсе, Птенчик. Напрашиваться на ночевку и не планировал, не переживай. Хотя торт бы могла и предложить из вежливости.
Говорю это не всерьез, скорее чтобы подразнить ее. Но непроизвольно бросаю взгляд на остатки огромного шоколадного красавца и замираю:
— Стоп… а почему на торте цифра шесть??
*** Ну что, друзья, прощаем опозданца?))))
Глава 40
В голове проносится миллион остроумных ответов на эту тему, но с губ слетает лишь беспощадная правда:
— Потому что Алине шесть, Максим.
— Но она говорила, что ей пять! — Упрямо тянет он.
— Неделю назад ей и было пять, а сегодня исполнилось шесть!
Возможно, в любой другой ситуации я бы посмеялась над Горским — выглядит он сейчас донельзя комично. С огромной охапкой шаров, двумя букетами и с подарочной коробкой, перевязанной глянцевым фиолетовым бантом. А в глазах при этом — экран эвм. Цифры и вычисления.
Он догадывался? Чувствовал? Неужели, от осознания того, что Алинка его дочь, Максима останавливал лишь ее возраст? Ошибочный, естественно.
В груди болезненно тянет, когда я понимаю, что скажи Малинка ему заранее о грядущем шестилетии, он бы узнал о своем отцовстве уже тогда…
Но уже в следующее мгновение тянущая боль сменяется острым приступом раздражения. Не будь он таким самоуверенным нахалом, то узнал бы правду напрямую от меня. Я же пришла тогда в его кабинет с намерением “осчастливить” горе-отца. Но он даже слушать меня не стал. Сам виноват, не так ли?
Разумеется, не так… По крайней мере, по версии самого Горского.
— Она моя? Ты родила от меня, Птенчик?
Шары взлетают под потолок, букеты падают на пушистый ковер и только коробка с подарком остается в его руках. Костяшки напрягаются и белеют от того, как сильно он ее сжимает. Будто это самое дорогое, что есть в его жизни.
— Где она? — дрожащим голосом спрашивает Максим. — Где моя дочь?