***
Викар — тёмно-лиловый осьминог размером с дом. Призрачное тело покрывают светящиеся голубые контуры-круги, они мерцают и сжимаются. Духа вижу только я. Он лежит в котловине старого фонтана, поставленного на месте источника, вокруг которого когда-то образовалась стоянка, превратившаяся в деревню, затем город, а позже в столицу одноимённого королевства Викар. В наказание ему, а не по глупой прихоти, я велел отстроить новый Викар и запретил жить в старом. В новом Викаре только зарождается дух, он слаб и живёт в моём дворце. А эта жирная гигантская тварь сидит здесь и ставит мне палки в колёса. — Я к тебе по-хорошему, а ты мне дом решил на голову опрокинуть, — качаю головой. — Мы же договорились. Огромные глаза, в черноте которых светится отражение луны, неотрывно смотрят на меня. Щупальца приходят в заметное только по перемещению кругов движение. Голос духа напоминает рёв штормового моря: — Ты слишком самонадеян, сын пустыни: я не хотел тебя задеть. Ты мне не нужен. Взмахиваю рукой: — Ты решил от нечего делать немного изменить планировку? — Возможно и так. — Кому ты это рассказываешь? Я знаю, сколько сил нужно духу, чтобы проделать такое с домами. У тебя была какая-то цель. — О, неужели сын пустыни полагает, будто я расскажу? — в рёве моря слышится издёвка. — Мне плевать на причины. Я лгу, но у меня куда более важная цель. Снимаю рюкзак и отстёгиваю кувшин с жертвенным вином из винограда, пряностей, золотого и костяного порошков. Своей силой изменяю его и швыряю в духа. Кувшин разлетается вдребезги, вино вспыхивает, превращаясь в дымную пищу духа. Викар горд, но голод делает своё дело, его щупальца судорожно хватают сочащийся дым, впитывают. Интересно, много ли осталось людей, способных, как и я, накормить духа? — У меня к тебе предложение, — беру клетку с куропатками. Они жмутся друг к другу. Смотрю в чёрные глаза с лунными бликами, предчувствуя отказ: в них ненависть, сколько бы я ни кормил. — Помоги найти принцессу, и я вновь заселю старый город. Викар судорожно дёргается, кольца вспыхивают, смещаются, жмутся, щупальца перекатываются. — Какую принцессу? — рокочет морской голос. — Ты понял, какую. Не прикидывайся дураком. Ты помог увести её от меня. Хотя я клялся оставить её и королеву в живых, окружить их достойными почестями, — просыпается застарелая злость, и голос предаёт меня, повышаясь и наполняясь тягучими звуками пустынного наречия. — Она сейчас в городе? — Сын пустыни, я не отвечу на твой вопрос, даже если применишь силу. Он сжимается на дне котловины, поверх края выглядывает конус макушки и один глаз. — Я не причиню ей вреда. Я хочу выдать её за своего сына. — А твой сын этого хочет? Хочет ли этого принцесса? — Уверен, они прекрасно поладят. И после моей смерти она станет императрицей. Разве ты не хочешь, чтобы старая кровь вернулась на трон? — Мне надо подумать. — Викар показывает второй глаз. — А пока покорми. Хочется рычать, но… духи они такие. Особенно этот, самый огромный из встреченных мной. Даже сила не может подчинить его полностью. В раздражении я сгребаю дёргающихся куропаток за шеи и, изменив магией, швыряю Викару пылающую призрачную плоть. Щупальца мгновенно утягивают птиц вниз. Раздаётся чавканье. Чёрные глаза неотрывно следят за мной. Даже дойдя до границы старого города, я чувствую их тяжёлый взгляд. Первым оказавшись на месте встречи, сажусь на кромку фонтана. Хрустальные капли мутят воду, скрывая за рябью блестящее дно. Гнев постепенно уходит, сменяясь воспоминаниями о Мун. Что она делала в столь поздний час возле старого города? Постепенно недоумение вытесняется мыслями о её внешности. Её упругая грудь так грела руку. А её губы — целовал бы и целовал. И обнимал бы гибкую талию, гладил бёдра — до чего соблазнительная девчонка. Интересно, за сколько она пойдёт ко мне в наложницы? Тяжёлую поступь преображённого Фероуза слышу издалека, разворачиваюсь: он неспешно приближается, и по выражению лица видно, что что-то не так. — Она сбежала, — сразу предупреждает Фероуз. — Когда стражники проходили, заверещала и сбежала. Усмехаюсь. И он облегчённо выдыхает. Присаживается рядом. Вместе смотрим на розовую кромку над плоскими крышами простых глинобитных домов. — Рад, что не сердишься, — признаётся Фероуз. — Женщины слишком непредсказуемы… Может, Викар тоже женщина? — Ничего не сказал? — Обещал подумать. Но если принцесса не в столице, от него мало прока… — вздыхаю. — Ещё пара таких балов, и я эти праздники возненавижу. — Ты и так их не особо любишь. Почему бы не объявить поиск принцессы без всех этих балов. — Я же говорил, моим добрым намерениям могут не поверить и спрятать принцессу, а так, когда цель бала — найти принцу невесту, ей выгодно попробовать соблазнить Сигвальда, чтобы получить корону предков. — Да… но это так разорительно! — И не говори, — отмахиваюсь. — Казначеи скоро поседеют. Одно утешает: народу это вроде как нравится… — смотрю на свои руки и почему-то вспоминаю Мун. — Та девушка… — Можно обыскать дома возле места, где она сбежала, поспрашивать… — Это Мун. Она служанка Октазии. — Вы уже встречались? — Под твоей личиной. Гнавшийся за ней идиот — бастард брата Октазии. Ильфусс. Его стоит прижать, чтобы не распускал руки. — Да, конечно… Девушку привезти? «Я не продаюсь», — прозвучал в мыслях её звонкий испуганно-оскорблённый возглас. — Если захочет, — поднимаюсь, и Фероуз встаёт следом за мной. — У меня достаточно женщин, чтобы не возиться с какой-то почти рабыней. — Да, конечно. Мы идём по просыпающемуся городу, и приятные мысли о Мун, предвкушение встречи с ней сменяется тошнотворным ужасом перед тем, что и на предстоящем балу поиски закончатся ничем. Я стараюсь не думать о том, что принцессы в империи может просто не быть.
***
Усталость подкашивает ноги, превращает руки в безвольные плети и убивает разум. Только осознание, что после ночной беготни телу требуется пища, заставляет впихивать в себя сладковатую кашу. Хочется положить голову на стол и уснуть. Может даже навсегда. Гул разговоров и звон посуды не утихает ни на секунду, мне он кажется жужжанием пчёл. Пчёлы летают над ароматными цветами хмеля, жужжат, жужжат, вечно залетают в дом, пугают Фриду… Я иду по дорожке, и пчёлы жужжат, Фрида выскакивает на крыльцо и распахивает объятия: — Мун, ты приехала! — Я бы ни за что не пропустила твою свадьбу! — бегу к ней, её руки тянутся обнять… — Мун! — чужой голос. Меня встряхивают, открывая от стола. — Мун, просыпайся. Моргая, оглядываюсь: завтрак закончился, кухарка потягивается рядом. Её помощницы складывают посуду в деревянные кадушки. Еле поднимаюсь и волоку отяжелевшие ноги к ним. — Эй, — окликает кухарка. — Тебе же сегодня во дворец. — Уже? — столбенею я. — А то!.. Ты, часом, не приболела? — Да. Совсем плохо, — я оседаю на скамью и роняю голову на стол. — Кажется, я что-то подцепила. — Или всю ночь не спала, — буркает сзади старушка, желавшая меня сосватать. Она бы со вчерашним «бандитом» нашла общий язык. — Я заболела, — с самым несчастным и убитым видом я покидаю кухню и плетусь в поисках Октазии: грохнусь перед ней в обморок, пусть видит, что до дворца я не доберусь. Слуги снуют туда-сюда, мне их движения кажутся немыслимо стремительными. Все готовят хозяек к балу, к возможности породниться с императорским родом. И хотя настроена я решительно, мне страшно. Не уверена, что Октазия не устроит что-нибудь такое, что заставит меня стрелой мчаться во дворец. Например, припишет к долгу потери от неполученной за мою работу оплаты. Так что надо очень убедительно изобразить болезнь… За лекаря и лекарства она тоже долг припишет… Может, поработать во дворце — неплохая идея? Застываю посередине коридора, пытаясь затуманенным разумом просчитать последствия отказа от работы во дворце. Даже если бы я слегла с болотной лихорадкой, Октазия меня бы со свету сжила за упущенный доход. И не исключено, что столько слуг она отдаёт во дворец, желая сделать нас своими соглядатаями и союзниками. Мимо проносятся девушки с бальными нарядами. Ноги подкашиваются, прислоняюсь к холодной стене. Дышать тяжело. Слишком устала, слишком испугана. Так хочется к маме. Наворачиваются слёзы: хочу домой, подальше от этого проклятого города, от Октазии. — Мун, ты в порядке? — Новенькая служанка касается моего плеча. — Там внизу уже собрались. Минут через пять выходим. — Куда? — Во дворец. Там пропуск… Ты ведь тоже должна идти… Или ты заболела? — Я… — Работа на балу сократит время долгового рабства на неделю. Здесь меня ждут упрёки Октазии. Где-то рядом караулит Вездерук. Сглотнув, шепчу: — Уже иду. Просто не выспалась. Нас будет несколько сотен слуг, я постараюсь взять работу на кухне и не высовываться из служебных помещений. А ещё оденусь, как старушка, и буду неопрятна — вероятность, что я кому-нибудь приглянусь, ничтожно мала.
ГЛАВА 5. В императорском дворце Когда меня только привезли в Викар, первый месяц Октазия не отпускала меня в город. Вышла я только через два месяца — столько времени потребовалось, чтобы смириться с новым положением и тоской по дому. Новый Викар был прекрасен, хотя и не трогал душу. Дворец я видела лишь издалека, самое близкое — подходила к началу широкой мощёной дороги в гору, на которой он блистал. И вот теперь я поднялась по мраморному пути с остальными слугами и увидела белый дворец во всей красе мощных стен и вязи куполов, резных арок, колонн, статуй и прекрасного сада. А затем вошла в сумрачные глубины служебных помещений: распорядитель, оглядывая свежеприбывших, сортировал нас по внешности, отправляя более симпатичных во дворец. Мне не повезло, хотя я надеялась попасть в число тех, кого оставили в городе для мероприятий на открытом воздухе: приглашённых было столько, что даже императорский дворец их не вмещал. Интересно, как принц собирался выбрать девушку в такой толпе? Итак, я благополучно оказалась во дворце, упросила приписать меня к кухне, юркнула на склад, из которого выносили мешки с мукой и, спрятавшись за ящиками, наконец-то задремала.
***
— Такое чувство, что дворец штурмуют, — говорю я, услышав тихие шаги Фероуза. В окно, на подоконник которого я опираюсь, видно растекающихся по саду девушек. Я сочувствую Сигвальду, вынужденному изображать, будто ищет возлюбленную среди гостей. Фероуз выглядывает и кивает: — Даа. Настоящий штурм. Мун здесь. Мне становится немного тепло от этого известия, я оправляю тяжёлый алый плащ со львиной головой на левом плече. Угораздило же меня придумать такое геральдическое украшение, совсем был больной на голову, не думал, как неудобно таскать это на себе, и это сейчас, когда я в расцвете сил, а если состарюсь? Если доживу до старости — мысль обжигает, хочется вина. — Значит, согласилась, — самодовольно ухмыляюсь я. — Мм… — теребя бороду, Фероуз искоса смотрит на меня. — Нет. Вчера я предлагал и она отказалась. А сегодня, когда отправился к Октазии сделать предложение в своём высоком статусе, девушка уже отбыла во дворец в числе прочих слуг. Она отметилась у дежурного, но… пропала. — Так найди её! — Я оставил описание стражам, как только её найдут — проводят ко мне. Потираю переносицу — Прости, не стоило повышать голос. Понимаю, ты сделал всё возможное. Эти балы меня убивают. — Не они, проклятие. — Да. Проклятие. — Запрокидываю голову, провожу пальцами по диадеме с крупными рубинами. — Императорская корона тяжела… Разбойником быть веселее. Фероуз смеётся: — Я говорил, что ностальгия замучает. Но ты не умеешь останавливаться. — Не умею. И другие не умеют ни останавливаться, ни доверять. Я мог бы быть верным полководцем, но когда всякий хозяин и сосед, убоявшись твоей славы, пытается убить, нет иного выбора, кроме как самому стать хозяином и избавиться от зубастых соседей, — вновь смотрю в окно: нарядные девушки, щебеча и осматриваясь, рекой текут в просторные залы. — Сколько же в империи девушек на выданье? — Да, по результатам переписи всё выглядит не так… масштабно. — Кажется, я старею. — Неужели? — Иначе с чего бы столько прекрасных дев вызывают у меня ужас, а не радость и предвкушение? — Я снова поправляю тяжёлый плащ, золотой обруч с алыми камнями, широкий пояс шаровар и кинжалы. — И да начнётся бой. — Удачной охоты. Первым выхожу из покоев, спиной ощущая присутствие и поддержку соратника и друга.