— Раздевайся, — в четверть голоса приказал калаф.
Девушка его порадовала. Услышав странный приказ отца, она не промедлила и мгновения. Быстро, но очень изящно освободилась от всех семи покрывал, уронив их по очереди на ковер, и предстала перед ним во всем ослепительном сиянии своих четырнадцати лет: тонкая талия — руками обхватить можно, уже налитая грудь и широкие, тяжелые бедра. Родит легко…
Калаф поднял взгляд выше и — почти отступил, потрясенный. Он знал, что старшая дочь его младшей жены красива, об этом говорили все, на этом строилась часть его планов. Но он и предполагать не мог, что Шекер…
— Воистину, ты сама Анун, дух искушения. Ни один мужчина не устоит, если только он не евнух. Хотя… ты и евнуха совратишь.
Смуглое лицо не изменилось. Ее чувствами никто не интересовался, она их не показывала. Отлично воспитанная дочь. Пожалуй, стоит подарить Юмшан серьги.
— Ты уезжаешь завтра, — заговорил калаф, негромко, уверенный, что дочь ловит каждое слово. — Я принял решение подарить тебя Священному Кесару. Женой, даже младшей, ты быть не сможешь. Мальчишка взял себе Равноправную… Но зато ты сможешь стать матерью будущего Священного Кесара.
Шекер молчала. Не шевелилась. Не поднимала глаз. Даже дыхание ее было неслышным.
— Благословение духов с тобой, — договорил калаф, — не выполнишь мою волю или опозоришь род, тебе не жить. Дыхание ночи достанет тебя и во дворце Кесара. Ступай, Шекер.
Дочь поклонилась и бесшумно исчезла, как была, обнаженной. Приказа одеться не было. Ослушаться она и не подумала.
Хорошо воспитанная дочь… И, боги и духи, какая же красавица! Хорошо, что никто ее не видел без семи покрывал, иначе даже страх медленной смерти от жажды не остановил бы горячие молодые головы.
— Юмшан! — крикнул калаф. Младшая жена показалась тотчас, словно выросла из под земли.
— Поедешь с ней и проследишь, чтобы до самого Шариера никто из воинов не увидел девчонку даже мельком. Иначе о ее невинности можно будет забыть.
— Воистину так, — мелко закивала Юмшан, — наша дочь самый прекрасный цветок пустыни и ее достоин сорвать только сам Священный. Но… супруг мой…
Калаф, который уже направлялся, было, вон, изумленно обернулся. На его памяти Юмшан никогда не осмеливалась ни о чем его спрашивать. Это так поразило его, что вместо гневного жеста он спокойно спросил:
— Что ты хотела?
— Прости, — она снова опустилась на колени и спрятала в них лицо. От этого голос женщины зазвучал глухо, — Ты хочешь, чтобы Шекер стала матерью нового Священного?
Сомнения, прозвучавшие в голосе женщины позабавили калафа.
— Думаешь, кесар откажется от моего подарка?
— От Шекер? — от удивления Юмшан забылась настолько, что подняла голову, — если только он слеп. Но слепому не позволили бы занять трон Шариера.
— Тогда в чем ты сомневаешься?
Юмшан снова опустила голову.
— Я слышала… Прости, если я разбужу твой гнев… Но ведь у Священного есть Равноправная. Разве она не родила ему наследника?
— Нет, — рассмеялся калаф. Младшая жена развеселила его, — они женаты уже два года, а наследника нет. Кесара бесплодна, либо… неинтересна своему супругу. Значит, боги и духи на моей стороне. В следующем Священном будет моя кровь.
— Да сбудется, — страстно прошептала Юмшан и, так же, пятясь — скрылась.
…Шекер расчесывалась на ночь. Волосы у нее были под стать всему остальному: густые, черные, блестящие. Она намотала прядь на руку и полюбовалась темным шелковым блеском. Завтра в дорогу, значит.
Девушка нигде не была, кроме пустыни, да и ту толком не видела — лишь опостылевший своей неизменностью "верблюжий мост". Она откровенно скучала и приказ отца ее, пожалуй, порадовал. Рабыня? Не жена? Так что с того…
Шекер была наблюдательна и видела, что жизнь Юмшан ничем не отличается от жизни любой рабыни. Разница лишь в том, что Юмшан не могут принести в жертву песчаным духам. Да и то не потому, что она супруга калафа, а лишь потому, что родила шестерых детей и все шестеро выжили. Огромная редкость и, явно, благословение богов!
Полосатая занавеска шевельнулась. Да, вспомнишь солнышко — вот и лучик.
— Шекер, — мать скользнула на подушки, набитые козьей шерстью и присела рядом, — ты меня порадовала.
— Мне было не трудно, — усмехнулась девушка.
— Ты довольна?
— Да, — она повела плечом и отложила гребень, — все лучше, чем быть отданной чужому калафу за породистую верблюдицу и до смерти прислуживать его старшим женам и детям. Я увижу Шариер, дворец и Священного Кесара.
— А он увидит тебя, — Юмшан мечтательно улыбнулась, — и с этого мига вся твоя жизнь переменится.
— Правда?
— Ты — звезда этой земли, Шекер. И то, что во дворец ты войдешь рабыней — ничего не значит. Ты можешь стать повелительницей половины мира. Но для этого, — Юмшан сощурилась, — тебе придется сделать две вещи.
— Только две? — насмешливо спросила девушка, — ну, про одну я догадываюсь. Я должна буду родить сына от крови Кесара.
— Верно, — довольно кивнула Юмшан, — ну, это будет не трудно. Твое тело создано для любви и материнства.
— Что же тогда будет трудно? — удивилась девушка.
— Сохранить разум, — тихо и веско произнесла Юмшан.
— Я не собираюсь сходить с ума…
— Глупая, — мать фыркнула, — Никто не собирается, да только кровь — она такая. Закипает — и не спрашивает собиралась ты, не собиралась. Священный — юноша, чуть старше тебя и, говорят, хорош собой. Если боги и духи будут к тебе добры, Шекер, он окажется холодным и высокомерным засранцем. Или жестоким ублюдком, — Юмшан некрасиво скривилась, — не дай Небо, он будет добрым и нежным.
— Кто из нас спятил? — изумилась Шекер, — ты призываешь на мою голову самое большое несчастье и говоришь, что хочешь мне добра?
— Глупая, — повторила Юмшан, — в твои годы так легко потерять себя, забыть себя, растворившись в мужчине, как ложка меда в горячем вине. И что от тебя останется? Я буду молиться, чтобы ты не узнала счастья с этим юношей. Тогда ты сможешь завоевать кесарию. Влюбленная женщина — не воин, Шекер. Она уже проиграла.
Выехали настолько ранним утром, что, наверное, его можно было бы назвать и поздней ночью, не слишком погрешив против истины. Впрочем, Шекер это не удивило и не огорчило. От матери она знала, что им нужно присоединиться к каравану, который должен с рассветом подойти к Мертвому оазису, а до оазиса далеко.
Укутанная покрывалами по самые глаза, девушка почти не мерзла. Да и от верблюда было тепло. Покачиваясь на его спине, она задремала. Все же спать ей этой ночью почти не пришлось. Сначала приказ отца и калафа, потом странные слова матери. И, наконец, ранний подъем.
Шекер ничуть не лукавила, когда говорила матери, что не огорчена скорым отъездом и тем, как царь ниомов распорядился ее судьбой. Дочь младшей жены (младшей не по возрасту, а по статусу), она не могла рассчитывать на многое. Стать приятным "довеском" к какому-нибудь торговому соглашению отца — вот участь, к которой ее готовили с детства. Десять верблюдов, три десятка коз, шесть тюков покрывал — и дочь…
Посмотреть, так ей еще повезло. Рабыня во дворце — всяко получше, чем младшая жена в шерстяном доме какого-нибудь хичина.
Так что Шекер была не наигранно спокойна и почти довольна. И роса Лефара не понадобилась. Она помогла рабыням уложить свое приданое, проверив, чтобы сонные девицы ничего не забыли и не перепутали, с аппетитом позавтракала лепешками с нутом и забралась на подведенного к ней зверя с улыбкой. Которую, впрочем, никто не увидел.
Ее разбудили приветственные крики хичинов-погонщиков. Девушка встрепенулась. Над пустыней вставало солнце.
Утро выдалось довольно облачным, хоть и светлым. И ветер не спешил разогнать туманную дымку, которая кутала песчаные дюны и редкие скальные выступы, блестящие от солончаков. Края облаков уже "загорелись" и с каждым мгновением становились все тоньше и прозрачнее. Шекер сощурилась за мгновение до того, как из за кромки стремительно выкатилось яркое золотое яблоко, заливая все вокруг жидким огнем.