Священного Азара короновали в главном храме столице. Был праздник, светило солнце (хотя давно стояла осень), Шариер оделся в зеленое полотно с вышивкой желтым и оранжевым. Все приметы говорили о том, что царствование будет долгим и благим.
Азар процарствовал четыре дня и почил в дворцовом склепе с аккуратно перерезанным горлом. Шептались, что Священный, узнав о захвате дворца, принял яд… Но Золотой Демон, любивший во всем предельную ясность, не побрезговал своей собственной изящной рукой распахать ему шею от уха до уха. Чтобы уж точно!
И всего клепсидру спустя, здесь же, во дворце, новый Священный принял регалии — стоя на полу, залитом кровью и затоптанном сапогами имперцев. Корону на него возложил жрец, в которого целились двадцать арбалетчиков… надо полагать, чтобы от волнения слова не перепутал. А по левую руку стояла высокородная невеста из-за моря, дочь исконных врагов, которую кесар поклялся принять, как свою равноправную супругу.
По всем приметам, из такой коронации ничего хорошего выйти не могло… а вышло два года мира. И, судя по тому, что краем глаза углядела внимательная царевна ниомов, в семье у Священного тоже все ладилось.
Вот и верь после этого приметам!
Сейчас тронный зал был отмыт до скрипа, украшен цветами и золотыми лентами и жрец в парадном облачении стоял у переносного алтаря, сияя отеческой улыбкой.
Шерек провели мимо Золотого Трона владыки. Конечно, никто бы не позволил женщине, да еще, вдобавок, наложнице сесть на него — но преклонить перед ним колени ей разрешили охотно. И даже умилились такой преданности.
Жрец благословил ее традиционным жестом — как будто происходило что-то нормальное, освященное традицией и ничуть, вот ни на волос не странное.
Всю дорогу Шекер мучил вопрос: какой короной ее будут короновать. С одной стороны, она — женщина, значит, должны — малой. С другой — коронуют не ее, а несуществующего ребенка…
На золотом полотне, затканом нефритовыми нитями так, что на нем живого места не было, лежала большая корона. Полная, кесарская. К ней полагался еще чудный воротник на шею, похожий на рабский, но из чистого золота и изукрашенный драгоценными камнями. Символ того, что кесар — не только владыка своего народа, но и раб возложенной на него власти.
Глядя на ошейник, Шекер подумала, что ничего нового с ней не случится — всю жизнь она была рабыней: сначала отца, потом Янга. Что в золоте, что в железе — а жизнь рабыни не стоит ни медяка, желаний ее не спрашивают, а будущего у нее нет.
Ничего не изменится. Значит, и бояться нечего.
— С похвальным смирением склоняешь ты голову, дочь кесарии, — одобрительно кивнул жрец, когда Шекер опустилась перед ним на колени.
— Благословения Неба, отец, — едва слышно ответила она.
Жрец начал молитву. И чем дальше он говорил, чем отчетливее звучали в полупустом зале древние слова, тем откровеннее переглядывались приглашенные гости. Похоже, кое до кого тут начало доходить, что их пригласили поучаствовать… в кощунстве!
Молитва касалась мужчины — владыки, и пожелания ее были обращены к мужчине. А под короной стояла женщина!
На словах о даровании обильности чреслам задние ряды задвигались…
Но жрец с невозмутимостью истинного слуги Небес дочитал все положенные слова, выслушал ответы и возложил корону на голову Шекер.
Точнее, попытался возложить… Девушка услышала шипение и — сдавленный возглас, а следом за ним многоголосый шум. А потом по ее лбу и щеке потекло что-то горячее и густое.
Поднять глаза она не решилась, так и стояла на коленях, глядя в пол — пока жрец не схватил ее за руку, крепко и больно. Светло-зеленое покрывало украсилось рыжими разводами.
— Что это? — страшным шепотом спросил он, — что это такое? Отчего это? Ты что-то сделала со священными регалиями? Признавайся, колдовала!
— У ниомов не рождается колдунов, отец, — тихо и благонравно отозвалась Шекер, — только Слышащие, по одной за раз. И пока не умрет первая — вторая не родится. Я — не Слышащая.
— Тогда почему края короны вдруг стали острыми и изрезали мне пальцы?
— Это загадка для меня, отец.
Сахем рванул вверх ее голову за подбородок, выпачкав лицо кровью:
— Скажи, дочь греха, ты не теряла ребенка? Не лги, ложь я сразу почувствую. А лучше — клянись! Прямо здесь и сейчас клянись.
— Не теряла. Жизнью клянусь, — так же тихо и так же ровно проговорила девушка, глядя прямо в светлые, почти белые глаза жреца.
Острый взгляд ввинтился ей в мозг и не нашел лжи. Потому, что ее там не было.
— Богоподобный, — ряды "лучших людей" расступились и выпустили мужчину, одетого довольно скромно. Если не знать, сколько стоит одна его сабля из айшерской стали и сапоги из кожи вейры.
Выше Шекер взгляда не подняла, но ей было довольно и этого. Мужчина в таких сапогах и с такой саблей будет говорить там, где сочтет нужным и то, что сочтет нужным. И никакие капюшоны ему не указ.
— Вы говорите, что края короны вдруг стали острыми и изрезали вам пальцы? — переспросил он.
— Посмотрите, уважаемые, мои руки разрезаны до кости! — в голосе жреца смешались боль и досада.
— Отец, позвольте мне взять священную корону.
— По какому праву? — огрызнулся Сахем.
— Да хотя бы и по праву слуги, который полирует ее, чтобы сверкала. Все мы — преданные слуги короны, я в том урона своей чести не вижу.
"Змеиные" сапоги приблизились. Мужчина грузным не был, но ступал тяжело, заметно прихрамывая на правую ногу. Похоже, был не молод и ранен в боях. Или в стычке за наследства. А, может, за благосклонность красавицы. Кто знает?
От опасности он, явно, не бегал. Вот и сейчас он протянул руку прямо над головой Шекер.
— Странные дела творятся под рукой Святого Каспера, — услышала девушка. — Не знаю, чем ты мог порезаться, Богоподобный. У короны нет острых краев. Да и откуда бы им взяться? Ведь предполагается, что она будет возложена на голову кесара — что ж, ему без ушей ходить?
На плечо Шекер легла рука. Не просто легла, незнакомец даже оперся немного, видно, старая рана причиняла ему боль и стоять просто так было тяжело. Но рука была сильной и теплой.
— Тебя смотрел менталист, девочка? — спросил ее неожиданный союзник.
— Да, господин мой.
— И он подтвердил, что ты носишь сына от Священного.
— Да, господин мой, — повторила Шекер.
— Что ж, с этой стороны все как будто чисто. Ты ведь тоже не почуял лжи, отец?
— Она не лгала, — вынужденно признал Сахем. Он все еще пытался унять кровь, но, кажется, не слишком успешно.
— Тогда, как мне кажется, все понятно.
— Что тебе понятно, Хромой Анвер? — голос старшего евнуха Шекер признала бы и в аду. — Объяснил бы другим!
— Вы видели, что меня корона не обидела, — по залу прокатился легкий смешок, — а уважаемого жреца изрезала в кровь. Выходит, она просто не хочет, чтобы ее возлагали на эту голову.
— Но почему? Священный мертв, и мы можем короновать его наследника?!
— Спроси у короны, — отозвался Анвер, — а можешь попробовать еще раз. В конце концов, руки можно замотать тряпками или даже полосками кожи… Позвольте девочке подняться и проводите в женское крыло. Ей здесь делать нечего.
— Где я ошибся? — пробормотал про себя Сахем, — мать с ребенком одно целое. Кесар — мертв. Все должно было получиться… Или же корона мужчины не хочет ложиться на женскую голову? Да, скорее всего, так и есть! Но не можем же мы короновать будущего повелителя женской короной?
… - Никогда не пытайся обмануть жреца, — наставляла Юмшан, — это невозможно. Постарайся сделать так, чтобы жрец обманул себя сам. Свою ложь они почему-то не чуют.
До своих комнат Шекер добралась, в аккурат, когда над сторожевой башней погас последний луч заката.
Чистая вода уже стояла на столике, но время было безнадежно упущено.
Шекер чувствовала, как начинает кружится голова и холодеют кончики пальцев. Она сделала все, что хотел от нее Священный. Одна булавка — в рукаве жреца, ловкие пальцы вышивальщицы воткнули ее так, что Сахем просто не сможет разоблачиться, не уколовшись хотя бы раз. Даже с помощью рабов не сможет.