— Ладно, — сказала я, понимая справедливость его доводов. В конце концов, это я ему позвонила, и это мне отчаянно требовалась хоть какая-то информация. Нельзя что-то получить, ничего не отдавая взамен.
Таковы законы рынка.
— Так что ты делаешь для ТАКС?
— Я — Цензор, — сказала я.
— Ого.
— Вот так.
— Подожди-ка, — сказал он. — Недавний случай с Дженовезе — это твоя работа?
— Допустим.
— И ты перестреляла всех этих парней?
— Они первые начали, — сказала я.
— Ты знаешь, что запустила передел сфер влияния не только в Городе, но и за его пределами?
— Догадываюсь.
— Дженовезе был главным героем, — сказал он. — Вся эта схема только на нем и держалась.
— Такая и была мысль, как я понимаю, — сказала я. — Убрать того, на ком все держится, чтобы оно перестало держаться и развалилось.
— А потом из обломков теневики построят структуру, которую могут контролировать, — сказал Фил. — Ту же мафию, только в профиль.
— Ты знаешь или предполагаешь?
— Предполагаю.
— И ты думаешь, что теневики не смогли бы договорится с итальянцами?
— Возможно, что и смогли бы, — сказал Фил. — Но любые договоренности — это вопрос цены, которую ты готов за них заплатить. Может быть, это был такой способ торговли. Или ты думаешь, им и правда есть дело до того, что творится на улицах?
— Я не знаю, — сказала я. — Меня использовали практически вслепую, и когда началась пальба, было уже не до рассуждений.
— Ладно, с этим ясно, — сказал он. — Что еще?
— Больше ничего, — сказала я. — Я — начинающий Цензор.
— И тебе нравится этим заниматься?
— Нет.
— Тогда зачем занимаешься?
Я пожала плечами.
— Не то, чтобы у меня был большой выбор.
— Теневики умеют уговаривать, да?
— Ты подозрительно много о них знаешь, — заметила я.
— Я стараюсь разобраться вот в этом вот всем, — сказал Фил. — Этот вопрос касается моей личной безопасности.
— Даже так?
— ТАКС наверняка захотело бы меня заполучить, — объяснил он. — Если бы догадывалось о моей существовании, конечно. Поэтому я очень надеюсь, что этот разговор останется между нами.
— Какой разговор? — спросила я.
— Рад, что ты меня понимаешь.
— Нет, на самом деле, — сказала я. — Пока у нас с тобой никакого разговора и не было. Кто ты такой и в чем твоя предполагаемая ценность для теневиков?
— Я — твоя противоположность, — сказал Фил. — Я криэйтор.
— Творец? — недоверчиво спросила я.
— Криэйтор, Боб, криэйтор.
— И в чем разница?
— В масштабах, — сказал Фил.
— Но ты утверждаешь, что может менять реальность? — уточнила я. — Или мы таки о твоей должности в рекламном агентстве говорим?
— Не о должности, — сказал он. — Могу доказать. Надо?
— Было бы не лишним, — сказала я.
— Пойди в прихожую и загляни под придверный коврик, — сказал он.
— Это какая-то шутка? Розыгрыш?
— Нет, — сказал он. — Это серьезный научный эксперимент.
— Ладно, — сказала я.
Я вышла в прихожую, двумя пальцами подцепила за край довольно пыльный коврик и заглянула под него. Как и следовало ожидать, ничего кроме пыли и какого-то мелкого мусора, под ним не было. И к самому коврику снизу тоже ничего не прилипло, я проверила.
— Там ничего нет, — сказала я, вернувшись в комнату.
— Ну да, — сказал Фил. Он схватил один из валявшихся на столе карандашей, подвинул к себе блокнот, и, закрыв его рукой от моего взгляда, принялся там что-то писать. Писал он, впрочем, совсем недолго. — Ты закрыла входную дверь?
— Не на замок, — сказала я. Всегда надо оставлять себе пути к отступлению.
— Но закрыла?
— Да.
— Дверь скрипит. Половицы тоже. Ты слышала, чтобы кто-то входил?
— Нет.
— Пойди и загляни под коврик еще раз.
Я пожала плечами, вышла в прихожую и повторила манипуляции с ковриком. На этом раз, кроме пыли и мелкого мусора, там лежала еще и десятка. Довольно потертая и не новая на вид, но, вне всякого сомнения, настоящая. По крайней мере, я ее от настоящей отличить не смогла.
Черт знает, откуда она там взялась.
Я вернулась в гостиную, держа банкноту в руках.
— Это? — спросила я.
— Это, — подтвердил Фил. — Ты же согласна с тем, что в квартире нет никого, кроме нас?