— Первый раз, да?
— Да.
— А мы уже в третий, — сказала она. — Это если не считать того случая, когда он упал на лего.
— Ты серьезно?
— Нет, конечно, — сказала она. — Просто это семейная шутка. Меня зовут Джанет, кстати.
— Боб, — сказала я.
— Постой-ка, — сказала она, чуть отдалившись и прищурив глаз. — А я тебя знаю.
— Просто у меня такое лицо, что меня вечно с кем-то путают.
— Ты из полиции, — сказала она. — Ты застрелила грабителя банка в недавней перестрелке.
— А, так ты об этом… Да, застрелила.
— Вы найдете того, кто сделал это с Реджи?
— Да, — сказала я. — Найдем.
— Можешь его тоже застрелить?
Операция длилась двенадцать с половиной часов. За это время мы с сестрами Реджи успели порыдать, выпить кофе, пообедать в местной столовой — это была их идея, мне все рано кусок в горло не лез — порыдать, уговорить маму Реджи таки отправиться домой и ждать новостей там, выпить кофе, обсудить, каким Реджи был в детстве и снова порыдать. Что меня удивило, никто из них так и не спросил, кем я прихожусь их брату и при каких обстоятельствах мы познакомились.
Хирург, оперировавший Реджи, вышел к нам уже поздним вечером.
— Мы закончили, — сказал он. — Нам удалось его стабилизировать, но состояние все еще тяжелое. Он без сознания, и в ближайшее время точно в него не придет, так что вы можете отправляться домой. Все решится в следующие семьдесят два часа, и вам нет никакой необходимости провести их все в стенах нашей больницы. И да, посмотреть на него нельзя, он в реанимации.
Мы приняли эту новость достойно. Возможно, нам просто нечем было больше рыдать.
Мы с Джанет обменялись телефонами и пообещали, что будем друг другу регулярно звонить, а потом она в очередной раз попыталась меня успокоить.
— Теперь все точно будет хорошо, — сказала она. — Если он до сих пор жив, значит, он поправится. Так уже не раз было. Такой уж он человек.
Возле больничной парковки отирался очередной соглядатай в плаще.
Я открыла багажник «тахо», где валялась сумка с главным моим барахлом, сняла куртку и надела спаренную кобуру, подаренную мне Эллиотом. Проверила, заряжены ли «гадюки», рассовала их по местам. Сунула старый добрый «Смит энд Вестон» под ремень, надела куртку. Подумала, не стоит ли заехать в участок и взять там «специальный тридцать восьмой», разместив его в кобуре скрытого ношения на лодыжке, но это, наверное, был бы уже перебор. Да и ходить с такой штукой на ноге надо привыкать несколько дней.
И джинсы нужны другие, эти слишком узкие и оружие будет бросаться в глаза.
Я надела куртку, закрыла багажник и села за руль.
И куда ехать?
Из отеля меня выперли, дома у меня место преступления, тащиться к родителям с таким ворохом неприятностей тоже не было никакого желания.
В участок?
Но на самом деле ни одна из моих проблем не может решиться в стенах участка. Где-то по Городу бродит Мигель, где-то сидят и строят непонятные мне планы агенты Доу и Смит, где-то закручиваются десятки сюжетов, которые мне только предстоит отцензуировать, и за мной по пятам ходят эти придурки в плащах…
Я решила, что вот с этой проблемой я могу попробовать разобраться прямо сейчас, и даже без роты саперов. А если он подорвет нас обоих, значит, такая уж судьба.
Не спорить же с роком.
Я вышла из машины и решительно направилась к типу в плаще. Честно говоря, я думала, что он побежит, и уже готовилась рвать из кобуры какой-нибудь пистолет, делать предупредительный выстрел и орать: «На землю, сука! Держи руки так, чтобы я их видела!», но снова не угадала.
Он не побежал. Он стоял и с довольно флегматичным видом ждал, пока я подойду поближе.
— Полиция Города, — сказала я, продемонстрировав ему значок. — Зачем вы все за мной ходите?
— Мы ждали, мать.
— Чего именно вы ждали?
Тогда я не обратила на эту «мать» никакого внимания. Может быть, это было начало ругательства «мать твою», которое он не решился закончить при женщине, а может быть, тип просто страдал от синдрома Туретта.
— Пока ты с нами заговоришь.
— Я заговорила. Что дальше?
— Поедем со мной, — сказал он. — Я покажу.
Хорошо хоть, что прямо здесь не стал показывать. Но, справедливости ради, он держал руки на виду и даже не пытался распахнуть свой плащ…
— Что покажешь?
— Я отведу тебя к человеку, который все объяснит, — сказал он. — Поедем со мной.
Смотрел он на меня при этом как-то странно, и я никак не могла понять, какую же эмоцию пытаются передать мне его глаза. Презрение? Страх?