– Но ведь мой дедушка наверняка не приказывал Вам сделать из меня школьного учителя.
Наследник стольких обширных владений так и не выучил, как следует, латынь, и не овладел немецким языком. Через два года после того, как он стал королём Кастилии и Арагона, Карл знал всего несколько слов на испанском языке. Его знание итальянского языка тоже нельзя было назвать идеальным. Фламандский же он начал изучать только в тринадцать лет. Родным языком принца был французский, но его устная и письменная речь не отличалась изяществом. О теологии же будущий поборник католицизма практически тоже не имел представления. А математику начал изучать уже в зрелом возрасте, так как считал, что эта наука необходима для того, чтобы стать великим полководцем.
Тем не менее, в 6 лет Карл стал главой Ордена Золотого Руна. В семь лет он подписывал государственные бумаги, в восемь набрасывал дипломатические письма папе римскому (с помощью учителей). В десять лет уже сидел в Государственном совете и педантично вёл протокол чётким почерком. В его комнате спал гувернёр и порой будил его среди ночи, чтобы он прочитал только что пришедшую депешу и написал на полях своё мнение. Когда Карлу исполнилось 13 лет, оба его деда – Максимилиан и Фердинанд – встретились вместе со своим союзником, королем Англии Генрихом VIII, и торжественно договорились, что каждый из них выставит «доверенное лицо» благородного происхождения, для службы камергером у Карла, с ключом от его комнаты, чтобы спать там по очереди.
Таким образом, развитие физических и умственных сил Карла было замедленным и трудным. В детстве он страдал припадками, напоминавшими эпилептические, с возрастом сменившиеся мучительными головными болями, а к тридцати годам почувствовал первые приступы подагры, донимавшей его потом до самой смерти. Но, благодаря сильной воле, он научился блестяще скакать верхом, фехтовать и биться на рыцарских турнирах. При том Карл не наследовал от матери её горячего, страстного темперамента. Холодная кровь Габсбургов, по-видимому, взяла в нём перевес над кровью южной расы, к которой он принадлежал по женской линии
На момент назначения Маргариты регентшей Нидерландов ей было двадцать семь лет. Её описывают как «молодую женщину с золотистыми волосами, круглыми щеками, строгим ртом и прекрасными ясными глазами». Вероятно, после первых родов она немного располнела, но её никогда не называли толстой. Когда Маргарита снова появилась во Фландрии, то, благодаря новому очарованию, порождённому её многочисленными горестями, была принята с единодушной радостью. Маргарите повезло с советниками: помимо Жана Молине, её учёного библиотекаря, её поддерживали умные и преданные министры. Самым способным среди них был Меркурино де Гаттинара, который происходил из знатной семьи Версейль и был одним из величайших юристов своего времени. Сначала он занимал должность советника покойного герцога Савойского, а затем стал президентом парламента Франш-Конте.
3 февраля 1507 года Маргарита написала из Мехелена послу короля Фердинанда во Франции:
– Я очень сожалею, что мир между королём Франции и королём римлян (Максимилианом) так и не был заключён. Но если король Франции нападёт на владения принца Карла, я сделаю всё возможное, чтобы защитить их, и надеюсь, что король Англии и король Фердинанд помогут мне.
Ради интересов своего племянника регентша готова была на время забыть о своих обидах (вернее, сделать вид). Тем не менее, Людовик ХII был не менее Маргариты опытен в дипломатических играх. Гаттинара, которого Максимилиан отправил в качестве посла к Людовику, сообщил Маргарите, что французский король назвал графство Шароле и другие бургундские территории, захваченные Францией, её наследством. После чего прибавил:
– Я отдал дань уважения королю, поцеловав его от Вашего имени и сказал, что лучше бы он поцеловал Вас, чем меня.
Однако Маргарита не обманывалась насчёт истинных целей французского короля. После вступления в управление Нидерландами она в сопровождении своего юного племянника посетила все города Фландрии и от имени Карла пообещала сохранить все права и привилегии семнадцати провинций, клятву верности от которых она получила. А 20 июля 1507 года эрцгерцогиня созвала Генеральные штаты в Мехелене и попросила их утвердить новый налог «филиппус» (в честь её брата) с каждого домовладения. Этот налог должен был использоваться для содержания армии и для выкупа заложенных земель принца. Штаты не приветствовали это предложение, но проголосовали за субсидию в размере 200 000 флоринов («филиппусов»). Карл, которому уже было семь лет, выступил со своей первой публичной речью перед Штатами в Лувене, куда Маргарита привезла его, чтобы утвердить субсидию. Смысл его речи был понятен скорее по его жестам, чем по звучанию мальчишеского голоса.