Казалось, разлука опечалила его. Он подозвал маркиза де Агилара и попросил его скакать к брату с последним посланием.
– Маркиз, друг мой, – сказал Карл, – оставайтесь с моим братом, пока он не поднимется на борт. Кланяйтесь ему от меня и скажите ему, что он часто будет слышать обо мне. Возможно, мне захочется поохотиться вместе с ним в моём парке Дамвилд в Брюсселе на оленей и кроликов. Я уверен, ему там понравится.
Понравилось это Фердинанду или нет, он принял свою судьбу с достоинством. Никогда больше нога его не ступила на испанскую землю.
Этот благоразумный, но непопулярный маневр, вероятно, спас Карлу его испанские владения, поскольку в последовавшей за этим борьбе с кортесами Арагона испанцы охотно предложили бы корону его младшему брату, который вырос среди них и был любимцем всего народа.
Тогда же Карл простился и со старшей сестрой Элеонорой, которая 16 июля 1518 года вышла замуж за горбатого короля Эммануила, женатого сначала на Изабелле, а затем на Марии, дочерях Фердинанда Арагонского. С помощью этого союза Карл нейтрализовал любую помощь, которую Португалия могла бы оказать испанцам в случае восстаний против него.
Всё это время Маргарита с тревогой следила за каждым движением своего любимого племянника и была хорошо проинформирована о его приёме и успехах. В одном из своих писем Максимилиану она пишет:
– Вчера я получила письма от короля, моего господина и племянника, который чувствует себя очень хорошо и ведёт себя так мудро и осмотрительно, что это к его великой чести и выгоде. Насколько я понимаю, он подумывает о том, чтобы прислать сюда своего брата примерно в апреле месяце, чего я очень желаю.
24 июля 1518 года Карл издал указ в Сарагоссе, наделяющий Маргариту всей полнотой власти, как если бы она была правительницей, в результате чего в Нидерландах было опубликовано следующее объявление:
– Мы постановили, что наша дорогая госпожа и тётя, мадам Маргарита, эрцгерцогиня Австрийская, вдовствующая герцогиня Савойская и т.д., отныне должна собственноручно подписывать все письма, акты и документы, которые издаются для нас и для нашего дела там и которые должны быть скреплены нашей печатью.
Максимилиан был в восторге, когда услышал о возобновившемся доверии Карла к своей тётке, и написал дочери, выразив свою радость в следующем письме, которому суждено было стать одним из последних:
– Дорогая и горячо любимая дочь, мы… узнали… о чести и власти, которыми наш добрый сын, король-католик, недавно наделил Вас, что доставляет нам огромное удовольствие, и мы искренне надеемся, что Вы настолько оправдаете себя в руководстве его делами, что, как Ваш хороший племянник, он будет всё больше… способствовать укреплению Вашего авторитета…
С лета здоровье Максимилиана постепенно ухудшилось. В июле он в последний раз председательствовал на сейме в Аугсбурге и искренне настаивал на исполнении двух своих самых заветных желаний – организации крестового похода против турок и обещания курфюрстов обеспечить наследование императорской короны его внуку Карлу. Для этой последней просьбы существовало препятствие, заключавшееся в том, что, поскольку сам Максимилиан никогда не был коронован папой, Святой Престол рассматривал его только как короля римлян, и поэтому Карл не мог быть облечён этим достоинством. Максимилиан, однако, не жалел средств для достижения своих целей и щедро давал взятки везде, где считал это целесообразным. Поначалу Карл возражал против непомерной цены, которая была назначена за императорскую корону, хорошо зная, с каким трудом ему придётся собирать обещанные суммы в Испании, но его дед и Маргарита со своими советниками отклонили его возражения и настоятельно посоветовали ему не торговаться, опасаясь, что французский король извлечёт выгоду из его скупости. Маргарита выразилась по этому поводу так:
– Господин король, мой племянник, написал нам, что лошадь, на которой он желает приехать к нам, очень дорога. Мы хорошо знаем, что это дорого; но при нынешнем положении вещей, если он не хочет этого иметь, есть покупатель, готовый взять это, и, поэтому… он не должен отказываться от этого, что бы это ему ни стоило.
В то время, как Максимилиан был занят принятием мер для осуществления своих желаний, курфюрсты были полностью заняты серьёзными религиозными проблемами. Монах Мартин Лютер яростно выступил против Римской церкви, и в воздухе витал дух мятежа. Максимилиан, по-видимому, не был заинтересован в Реформации. Хотя в своих письмах к Маргарите он часто иронически жаловался на «изящные манеры святой матери Церкви», тем не менее, был далёк от того, чтобы поддерживать церковный раскол. Побуждаемый просьбами духовенства, император написал Льву X, чтобы тот вызвал Лютера с охранной грамотой на сейм в Аугсбурге дать ответ за его нападки на систему индульгенций. Лютер прибыл на Собрание слишком поздно, и Максимилиан так и не увидел его, но во время последующей беседы, которая состоялась перед кардиналом-легатом, монаху сказали, что он должен либо отречься от своей ереси, либо уйти. Лютер отказался отречься от своих слов и отправился в Виттенберг, чтобы написать и опубликовать отчёт о своём выступлении, который был прочитан повсюду и способствовал укреплению духа Реформации.