Усевшись на нары, я постаралась осмыслить произошедшее. Разумеется, искать настоящего убийцу никто и не собирается. Да и зачем?! Козел, вернее коза отпущения, и так под рукой. При желании можно выдумать уйму мотивов, по которым я все-таки совершила это убийство, начиная от банальной женской зависти и заканчивал тайной ревностью к жениху. Никому не интересно, что завидовать эльфам — себе дороже, никаких нервов не хватит, а к жениху мы обе относились с потрясающим равнодушием. Н-да… Похоже, я вляпалась в такие проблемы, какие раньше мне даже в страшном сне не снились. Ей-богу прямо мыльная опера какая-то: одна невеста принца убивает другую невесту принца ударом, которому ее научил сам принц!
Нервничая, я соскочила с нар и начала мерить камеру шагами, замурлыкав для собственного ободрения «Nemo», а потом «Ever Dream» из репертуара «Nightwish». Хорошо так получилось, надрывно, жалобно. Готика — самое оно в моей ситуации… Словоохотливого тюремщика сменил другой, мрачный и надутый, я так и не решилась приставать к нему с вопросами. А было ужасно интересно, что там решили относительно моей скромной персоны. Было холодно и странно. А потом еще и голодно, впрочем, эта проблема была разрешена проще всего — в конце концов меня опять покормили и безапелляционно велели ложиться спать. Про одеяло, разумеется, и заикаться было глупо. Я послушно улеглась, и противный эльф одним щелчком пальцев погасил светящиеся шарики под потолком, а потом захлопнул окошечко в двери. Стало темно и тихо, как в склепе. Я не видела даже своих пальцев, поднесенных к самым глазам. Ничего не оставалось, как заснуть, с тоской вспоминая мягкие перины, теплые одеяла и кружевные простыни на кровати в моих покоях. Но какая насмешка судьбы — из студентки мединститута в принцессы другого мира, потом в королевы, потом в полный ноль, потом в невесты принца и, наконец, в заключенные! Если бы со мной была Тэрри… даже не для того, чтобы попытаться силой обрести свободу, а просто для спокойствия и ободрения…
На следующий день меня подняли с утра пораньше и опять повели на допрос. Я ожидала увидеть знакомое помещение и потому была немало удивлена, оказавшись во внушительных размеров подземном зале. Там стояло семь мягких удобных кресел с высокими спинками и подлокотниками, в них расположились эльфы-короли. Одно сидячее место пустовало. Я присмотрелась — моего, смешно сказать, будущего свекра не было. Зато потом появились двое эльфов самого нехорошего и мрачного вида. Я догадалась оглянуться и оцепенела — вторую половину зала занимали какие-то странные предметы, сооружения и инструменты непонятного назначения. Присмотревшись к необычным железякам и загогулинам на одном из столов, я почувствовала, как по спине начал сбегать липкий холодный пот страха. Кажется, я догадалась, для чего предназначены все эти предметы… Но кто бы знал, как мне хочется ошибаться!
На горизонте опять нарисовался братец Линирэлль. Он, одетый в роскошный костюм из светло-зеленого муарового шелка, совершенно неуместный в этом мрачном месте, вновь взял ведение допроса в свои руки и медоточивым голоском поинтересовался:
— Итак, уважаемая, вы признаетесь, что убили мою бедную сестру, принцессу Линирэлль из клана Еловой Ветви?
— Нет, — твердо ответила я, решив держаться до последнего.
— Зачем же вы упорствуете? — мягко, как-то даже ласково и нежно поинтересовался эльф, сокрушенно качая головой. — Ведь для вас это может очень плохо закончиться…
— Я не убивала ее! Она была моей подругой, как же вы не понимаете?!
— Что есть дружба во дворце? — философски изрек он, возводя малахитовые очи к закоптелому потолку. — Не более чем увертка, притворство для обретения послушного орудия или достижения нужной цели…
— Для кого как! — с вызовом ответила я, машинально поправляя платье.
— Ну зачем вы упрямитесь?! Признайтесь наконец, что именно вы зарезали бедняжку Линирэлль!
— Нет! Я не знаю, кто это сделал!
— Вы делаете себе хуже! Мы вынуждены будем применить пытку!
— Что?! — ахнула я, невольно попятившись.
— Мы вынуждены будем применить пытку, — спокойно повторил мерзкий эльф, косясь на королей, неподвижно-прекрасными статуями застывших в своих креслах.
— Нет!
— Что означает это слово? Вы не хотите, чтобы вас пытали?
Оригинальный вопрос. Разумеется, не хочу. Я вгляделась в ледяные глаза и очень четко поняла: он действительно надеется, что я сейчас быстренько во всем признаюсь, подписав тем самым себе смертный приговор, и все присутствующие с чувством выполненного долга смогут разойтись по своим делам. А потом соберутся еще раз в полном составе посмотреть на казнь и, глядя на смерть (медленную и мучительную, как предупреждал Эло), спокойно осознают, что бедняжка Линирэлль отомщена, раз ее убийца умирает в гораздо сильнейших мучениях, чем она сама. Вот только моя роль в этом спектакле меня совершенно не устраивает!
— Я могу поклясться чем угодно, что я не убивала Линирэлль!
— Ну зачем, зачем вы вредите сами себе? — со вздохом поинтересовался эльф, одаривая меня сладким взглядом профессионального покорителя женских сердец— Это не самое разумное заявление, которое вы можете сделать…
Я промолчала. И тут же поняла, что, наверное, и впрямь нагадила сама себе: по знаку братца Лины неулыбчивые эльфы аккуратно расстегнули платье на моей спине и положили меня на хорошенькую мраморную скамью, совершенно неуместную в этом мрачном подземелье. Руки и ноги накрепко примотали к ее ножкам кожаными ремнями, лишив возможности сопротивляться и вообще как-то выражать свое недовольство. для начала меня просто и безыскусно выпороли. Куда уж там Эло с его ремнем из штанов! Я прикусила губу и каким-то нечеловеческим усилием воли смогла сдержать крики, но остановить рефлекторные реакции тела было не в моих силах, я цепенела не только от боли, нон от унижения, прекрасно понимая, что все видят, как я под свист хлыста вжимаюсь в скамью и стараюсь по возможности отодвинуться из-под обрушившихся на мою спину ударов.
— Вы признаетесь в убийстве Линирэлль? — нежным голосом вопросил братец Лины после окончания экзекуции.
Я, задыхаясь от боли и ничего не видя из-за застилающих глаза слез, нашла в себе силы отрицательно помотать головой.
— Какая же вы упрямая, — с грустью констатировал эльф. — давайте попробуем «атласные сапожки», возможно, они заставят развязаться этот молчаливый язычок…
Меня заставили сесть и подтащили к скамье какое-то жуткое сооружение. В глазах мутилось, я видела все как в тумане и очень плохо соображала, что происходит. Но серьезный тон эльфа столь явно должен был дать понять, что шутки закончились, что я заставила себя встряхнуться и внимательно присмотреться к производимым манипуляциям. Неулыбчивые эльфы-палачи аккуратно защемили мои ноги в двух выемках странного аппарата, похожего на помесь доильной установки и огромного пылесоса, и приладили сбоку какие-то рычаги. Один из них начал бормотать себе под нос, фривольно помахивая руками и выделывая кончиками ушей какие-то уж совсем невероятные антраша — как пить дать взялся еще что-то приколдовывать.
— Итак, в последний раз спрашиваю: вы признаетесь в убийстве Линирэлль? — Брат Лины присел у скамьи на корточки и внимательно посмотрел мне в глаза, словно стараясь силой мысли заставить меня наконец-то сознаться.
— Нет, — выдавила я, пытаясь пошевелить защемленными в непонятном агрегате ногами и покрываясь холодным потом от ужаса.
— Жаль. Начинайте, — вздохнул он, обращаясь к палачам. Те кивнули и налегли на рычаги, помогая себе бормотанием и взмахами ушей. В следующую секунду меня стегнула такая боль, что все произошедшее до этого показалось легкой ерундовой разминкой, я заорала, извиваясь на жесткой скамье и проклиная своих родителей, в свое время так опрометчиво решивших завести ребенка. Вынести подобное было выше человеческих сил, я поняла, что сейчас попросту сойду с ума от нестерпимых страданий.
Пытку тут же остановили, эльф вновь присел рядом и так же спокойно поинтересовался:
— Вы признаетесь в убийстве Линирэлль?
— Да, да! О… да, все что угодно! Только снимите это…