Алисса Дэй
Принцесса и горошины
Давным-давно и далеко-далеко отсюда, в крохотном королевстве под названием Эльвания, жила одна принцесса.
Точное расположение этого королевства затерялось во тьме веков: одни говорят, что оно стало частью Франции, другие утверждают, что Швейцарии. Второе утверждение, по всей видимости, ближе к действительности, так как жителям этого королевства бывало свойственно ледяное безразличие, которое позднее назовут нейтралитетом. Все сходятся на том, что из окна своей спаленки в высокой башне принцесса могла любоваться водами озера, ныне известного как Женевское. Впрочем, живописные озера не очень ее интересовали. Как и другие виды. Принцессу занимало одно — упорные и неуклонные поиски идеального мужа.
Вот история этой принцессы (и не только ее).
— Люсинда!
Мелодичный вопль Ее Геморройного Высочества оглушил, словно рев трубы в руках бездарного трубача. Люси соскочила с узкой койки, судорожно прижимая к груди ветхое одеяло. Отупело моргая спросонья, она пыталась понять, что произошло.
Хорошо бы — с ней. С ней — это с принцессой Маргаритой Глорианой Долорес Трезор Монтегю. Для друзей — просто Глори… Хотя откуда у нее взяться друзьям? Для Люсинды — с тех пор как им обеим исполнилось десять лет — госпожа, повелительница, хозяйка и сущее наказание.
Вопль не повторился. Люси закрыла глаза и медленно опустилась на комковатый тюфяк, в глубине души надеясь, что ее посетил кошмар. Может, опять приснится тот необъяснимо волнующий сон, хотя и забавно было, что через парадный зал, сверкая черными глазами, к ней несся верхом Ян. С каких это пор Ян является ей во сне?
Более того, с каких это пор у нее дух захватывает от какого-то там… сна?
Люси решительно прогнала эту беспокойную мысль и открыла один глаз. Розоватый свет, сочившийся в узкое окно, недвусмысленно говорил о том, что прошел всего час, никак не больше, с той минуты, когда принцесса наконец-то — наконец-то! — объявила, что изволит быть удовлетворена приготовлениями, а стало быть, Люси может уйти в свою спальню — тесную конурку, примыкавшую к покоям Глори, — и вздремнуть хотя бы пару часов, прежде чем появятся гости.
Тоже, кстати, ублюдки королевской крови.
Будет просто чудо, если Люси доживет до конца этой недели. И почему она не кухарка, не посудомойка или даже не прачка? Уж верно, надрываться в духоте поварни или у котлов, где кипятится белье, — настоящий праздник по сравнению с тем, чтобы скакать на задних лапках перед избалованной принцесской.
Ну да ничего. Не важно. Спать… Ох, какое же это счастье — спать! Еще хоть пару часиков, а потом — кружку крепкого горячего чая… Нет, две кружки, а лучше три, и…
— Люсинда! Сейчас же иди сюда, ленивая мерзавка! Мы забыли про горошины!
Люси от неожиданности подскочила и ударилась головой о каменную стену, да с такой силой, что через пару часов на этом месте наверняка образуется шишка размером с гусиное яйцо. Уже не говоря о головной боли. Стиснув зубы, Люси спустила ноги с койки и встала. Ее слегка пошатывало, голова кружилась и раскалывалась от боли.
— Уже. Иду. Мерзкое. Ты. Чудовище, — едва слышно процедила она сквозь зубы. И добавила громче: — Иду, госпожа!
Она даже не потрудилась придать голосу надлежащую бойкость. Глори все равно этому не поверила бы. В последний раз голос Люси звучал бойко в тот самый день, когда она подбросила в кровать Глори чрезвычайно мокрую и склизкую жабу. Вспомнив тот случай, Люси улыбнулась, но тут же невесело вздохнула: что веселого — жить воспоминанием о ребяческой выходке одиннадцатилетней давности.
Еле волоча ноги, Люси вошла в спальню Глори и, как всегда, оторопела под неистовым напором розового цвета. Настенные коврики, покрывала и сама Глори — все и вся здесь было тошнотворно-розовым. И розово-розовым. И пурпурно-лилово-розовым. Все равно что вдруг оказаться в желудке свиньи.
Люси вновь протерла глаза, надеясь, что кошмарное видение исчезнет, — не помогло. Да и никогда не помогало.
— Глори, ты о чем? Какие горошины?
— Для тебя — «ваше высочество»! — рявкнула Глори. — Или «миледи». По крайней мере, пока не уедут гости. Еще не хватало, чтобы кто-то решил, будто я позволяю прислуге со мной фамильярничать!
— Прислуге?! Прислуге?! А на чьем плече ты выплакивалась столько раз, что нам обеим не упомнить? К кому ты забиралась в постель, трясясь от страха во время грозы, пока тебе не стукнуло пятнадцать? — Люси была уверена, что задает эти вопросы с поразительным хладнокровием. — Так что подумай, стоит ли называть меня прислугой, иначе на этой неделе тебе будет прислуживать Магда!