Она не чувствовала к нему ни ненависти ни злости. Пускай он от нее отказался, но разве он мог поступить иначе? К нему вернулась законная жена, и как порядочный супруг, он должен в первую очередь позаботиться о ней. Единственное, в чем он был виноват, так это в самом похищении, но за это Виола уже давно простила его.
В памяти возник последний день в Рюккене. Прощание с Бьорном, долгий взгляд его пронзительно-голубых глаз. Виола тяжело вздохнула. Она так мечтала вернуться домой, так рвалась, убегала… и зачем? Чтобы снова оказаться в тюрьме?
Неожиданно распахнулась дверь. Виола вздрогнула и подняла голову — в комнату вошел отец, а за ним двое лакеев. Они внесли шуршащий ворох желтовато-белых шелков и положили его на кровать.
— Что это? — удивилась Виола.
— Подвенечное платье твоей матери, — без обиняков ответил граф. — Надевай!
— Зачем?
— Ты выходишь замуж.
Виола ошарашено уставилась на него, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди.
— Что? — пролепетала она. — Прямо сейчас?
— А чего ждать? Пока живот на нос полезет?.. Джоанна! — кликнул отец.
Камеристка выглянула из своего чулана.
— Да милорд.
Граф кивком указал на платье.
— Помоги ей одеться! Да поживее, мы опаздываем в церковь.
Джоанна удивленно вытаращила глаза, но не посмела перечить своему господину.
— Как скажете, милорд. — Она поклонилась и подошла к Виоле. — Прошу, госпожа.
Нет! Это какое-то безумие! Виола вжалась в кресло и протестующе замотала головой.
— Не трогайте меня! Я не хочу! Оставьте меня в покое!
Граф кивнул слугам. Те подошли к Виоле. Один из них — рябой верзила — протянул руку.
— Пожалуйста, миледи, — смущенно попросил он.
— Нет! Пошел вон!
— Приступайте! — ледяным тоном бросил отец.
Лакеи схватили Виолу под мышки и насильно поставили на ноги.
— Уберите от меня свои лапы! Пошли прочь! Как вы смеете! — верещала она, отчаянно дергаясь и вырываясь. Ей даже удалось пнуть одного из слуг по голени, но в следующий момент с нее стащили платье, и она осталась в одной рубахе.
— Веди себя разумно, — строго сказал отец, — иначе я велю им раздеть тебя догола.
— Иди к Брокку! — по-хейдеронски буркнула Виола и всхлипнула.
— Что? — Граф плохо знал этот язык.
— Чтоб тебя конь восьминогий отымел! — Слезы безудержно покатились по щекам.
К счастью, отец не понял ее слов.
— Одевай ее, что стоишь столбом? — рявкнул он на служанку, и та кинулась исполнять приказ.
Виола поняла, что сопротивление бесполезно. Она покорно задрала руки, позволяя нацепить на себя платье. Расшитый жемчугом шелк обдал ее слабым запахом тлена и затхлости — как и у всякой одежды, которая долго пролежала в сундуке.
— Разве белое платье не символ невинности? — едко спросила она, когда Джоанна покрыла ее голову фатой.
Отец смерил ее снисходительным взглядом.
— Свадьба должна пройти как подобает, чтобы ни у кого не было повода распускать о нас грязные слухи. Мой внук родится в законном браке, так что не вздумай что-нибудь выкинуть.
Виола едва успела сунуть ступни в атласные туфли, как граф схватил ее под руку и потащил за дверь. Он шел так стремительно, что ей оставалось лишь торопливо перебирать ногами, чтобы за ним поспеть.
Они вышли во двор и сели в карету. Кучер щелкнул хлыстом, лошади тронулись. Виола в полном смятении сидела напротив отца, все еще не веря, что это происходит на самом деле.
За окном моросил нудный дождь. Виола провожала взглядом унылые дома и облетевшие деревья. По щекам текли слезы. Она оплакивала свою судьбу. Этот мир принадлежит мужчинам, и женщина в нем никто, даже если она единственная наследница знатного рода. Она всего лишь игрушка для утоления похоти, утроба для вынашивания потомства и разменная монета для политических интриг.
— Ты подвела меня, Виола, — жестко заговорил с ней отец, и она невольно подняла на него глаза. — Пойми, все, что я делаю, я делаю для блага нашей семьи. Не препятствуй мне в этом. В церкви веди себя как подобает — больше ничего от тебя не требуется.
— Но ведь мне придется ложиться с ним в постель! — воскликнула Виола, от отчаяния позабыв всякие нормы приличия.
Граф смерил ее таким брезгливым взглядом, словно перед ним была платяная вошь.
— И в чем проблема? Ты раздвигала ноги перед хейдами, так что тебе мешает делать это перед законным супругом?
— Но он мне противен!
— А грязные вонючие дикари, значит, были приятны?
«Более чем». — Виола вспомнила жаркие ласки Бьорна.
— Я же сказала, что меня изнасиловали! — вслух заявила она.
Граф откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди.
— Ну вот, а законный муж тебя просто по определению не сможет изнасиловать. Видишь, как хорошо все складывается? И не нужно мне тут твоих истерик.
Виола возмущенно фыркнула и отвернулась к окну. Замечательно! Оказывается, разница между изнасилованием и не-изнасилованием не в ее согласии на телесную близость, а в статусе мужика, который на нее залез. Как бы противен тебе ни был супруг, изволь смириться и получать удовольствие!
Наконец, карета остановилась возле церкви. Лакей распахнул дверцу. Отец вышел первым и подал руку Виоле. Она ступила на залитую лужами мостовую. Пронизывающий ветер взметнул фату, бросая в лицо холодную водяную взвесь. Виола поежилась.
На площади уже собралась толпа. В темных одеяниях люди напоминали стаю ворон, слетевшихся попировать на поле битвы. Виола с отцом медленно двинулись к церкви. Мокрые листья налипали на туфли, плечи сводило от холода, а лица зевак расплывались во влажной дымке.
Весь этот фарс затеян для них, чтобы «люди» ни в коем случае «ничего не подумали». Словно им больше нечем заняться, как думать о вещах, которые их никоим образом не касаются.
Каждый шаг давался с огромным трудом. Ноги будто вязли в болоте — совсем как в кошмарных снах. Виола отчаянно не хотела туда идти, зная, что пути назад уже не будет. Но вот служитель распахнул огромные створки, украшенные резными головами чудовищ, и ей с отцом пришлось войти внутрь.
Дверь с гулким стуком захлопнулась. Виола вздрогнула. Вот она и попалась в клетку.
Под закопченными стрельчатыми сводами пахло ладаном и дымом свечей. По обе стороны от прохода выстроились приближенные. Именно для них — дворян — и разыгрывается заключительная часть лицедейства под названием «законный брак».
Манчини со свидетелем уже стояли возле алтаря. Виолу передернуло при виде его неказистой фигуры. Отец крепко, до боли, стиснул ее локоть, давая понять, что не потерпит выходок с ее стороны. Но сил на выходки у нее больше не было. Виола едва стояла на ногах, голова кружилась, а перед глазами все двоилось и рябило от набежавших слез.
Остальное происходило словно в тумане. Священник бубнил пустые речи о нерушимых узах брака, а у Виолы в ушах его слова отзывались лязганьем кандалов. Ее приносят в жертву, отдают на заклание, вверяют человеку, который ей противен. Которого она не любит и никогда не полюбит, потому что ее сердце навеки занято другим.
Бормотание пастора сливалось в сплошную кашу. Виола ощущала пустоту. Ей казалось, будто она провалилась в вязкую серую трясину, и с каждой секундой ее засасывает все глубже и глубже, сдавливая грудь и не давая дышать.
— Если кто-либо из присутствующих знает причины, по которым брак не может состояться — пусть скажет сейчас или вечно хранит молчание, — гулко разнеслось под высокими сводами церкви.
Повисла напряженная тишина.
Глава 42
В церкви царило гробовое молчание, и священник продолжил:
— Берешь ли ты, Виола Альберди, этого мужчину в законные мужья? Обещаешь ли быть ему верной и любить его, пока смерть не разлучит вас?
У Виолы кружилась голова и дико звенело в ушах. До нее не сразу дошло, что обращаются к ней. Лишь когда отец ткнул ее под ребро, она стряхнула с себя оцепенение.