— Думаете, Найви станет вам помогать?
— Непременно станет, Грэо, — однако после этих слов Мирла вдруг помрачнела: — Если только не узнает, что восемь лет назад я доставила Гайне волосы её отца…Та-гуон!
Зверокрылы взмыли ввысь, подняв рябь на воде и вогнав в мелкую дрожь с десяток кувшинок.
Пролетая у дворца, Мирла глянула в окно; за ним спал Гилмор-младший, и она думала о записке, лежащей на его одеяле. В той записке было вот что: «Если дорожишь Найви, сделай невозможное: стань первым человеком, самостоятельно взлетевшим на зверокрыле».
Завтра в полдень, после долгого сна, Айвэн это прочтёт.
II
Жизнь — это кружева.
Звук шагов раздавался в полутёмном зале сквозь стоны. Старик в белом одеянии шёл к трону, где стонал и метался юноша с чёрными волосами. Корона на его голове сидела криво; рубины сверкали при свечах, но блеск выдавал не величие, а убогость — слишком жалким казался новый король.
В пяти шагах от трона старик остановился.
Это был кардинал, с которым смотритель беседовал незадолго до охоты. За ним семенил круглолицый мажордом. Они были первыми, кто за весь день решился потревожить монарха.
Взгляд кардинала буравил юношу, а тот даже не замечал, что кто-то вошёл.
— Он третий день такой… — прошептал мажордом. — Озноб, лихорадка, тошнота… А утром пришёл сюда, сел на трон и… — мажордом умолк, словно стесняясь продолжать.
— Что «и»? — спросил кардинал.
— Скулить начал, ваше высокопреосвященство. Скулил, как пёс… А с трона с тех пор и не вставал!
Кардинал поморщился: в тронном зале стоило бы открыть окна…
— Оставьте нас, — велел он.
Мажордом ретировался так быстро, как мог.
— Ваше величество?.. — негромко позвал кардинал.
Дарион сфокусировал взгляд. От недосыпа — а спать он не мог уже несколько ночей — белки его глаз покраснели.
— Всё болит… — прохрипел Дарион. — Кости, мышцы, голова… всё!.. Где Гайна?!
— Простите, ваше величество, но я не знаю, о ком вы, — скорбно поведал кардинал.
Дарион закричал и стал биться затылком о спинку трона.
— Не стоит так делать, — кардинал извлёк что-то из кармана. — Мне неизвестно, кто такая Гайна, но полагаю, она доставляла вам это?
Увидев в его руке мешочек, Дарион вскочил и рухнул на пол: он так долго сидел на одном месте, что ноги отказались слушаться. Даже не пытаясь встать, новый король пополз к старику на четвереньках.
Кардинал изобразил сочувствие. Он знал, что происходит: организм Дариона привык к хоршу, и тот стал необходим как воздух. Если бы Дарион перетерпел, то наверняка избавился бы от этой зависимости… Но кардинала такой расклад не устраивал.
— Пожалуйста!.. — Дарион тянулся к мешочку.
— Конечно, ваше величество… — кардинал развязал тесёмки. — Только прежде не могли бы вы подписать несколько указов? — из-под белого одеяния возникли пергаменты. — Нужны королевская печать и ваша подпись… Если подпишите, принесу ещё, — он потряс мешочком, точно дрессировщик, лакомством поощряющий зверя.
В глазах Дариона мелькнуло что-то осмысленное.
— Указы?.. Я не хочу их читать — я хочу это!.. — он чуть не вырвал хорш из руки кардинала, но тот успел её одёрнуть:
— Вам и не нужно читать их — к чему эти сложности, ваше величество? Просто подпишите.
И Дарион всё подписал.
Выходя из зала, кардинал слышал болезненный смех: король получил хорш. Свернув пергаменты, старик спрятал их в складках своего одеяния и заспешил дальше.
Жизнь — это кружева, и главные кружева Нургайла теперь плёл кардинал.
***
Над далёким горизонтом медленно разгорался рассвет.
Волосы Найви трепал ветер, а с двух сторон вздымались крылья; от их плавных взмахов у неё гудело в ушах. Раздавались крики птиц — сердитый грай, адресованный могучему чужаку.
Зверокрыл, как истинный царь неба, не отвечал им — он просто летел.
Он плыл в зыбкой синеве, под ещё меркнущими звёздами, не желающими уступать солнцу небосвод.
Найви то засыпала, то просыпалась. Её сны были странными, а мысли — путаными… зыбкими, как этот рассвет… Как грань между добром и злом.
Как всплывающий в памяти образ убийцы, стоящего на коленях.
Синева с солнцем, свет и мрак; растворяясь друг в друге, они сливались в узор; они вели хоровод с начала времён и сплетались в узлы, где нити «за» скручивались с нитями «против».
Они были кружевом — изменчивым, как блеск гаснущих звёзд.