…чтобы развязывать языки… Или чтобы их отрезать!
По щеке Найви скатилась слеза, а над трактом гулял ветер и плевать хотел на её слёзы. Всему миру на них было плевать.
На ярмарке видели, как она вызвалась помочь ловчим — значит, в аббатство и правда нельзя… Так куда же ей теперь?!
Мальчишка вновь пошёл вперёд.
— Куда ты? — жалобно вырвалось у Найви.
Он бросил уже не так резко, как раньше:
— Не знаю я…
— Тогда давай не знать вместе.
Она сама себе удивилась, а он вяло махнул рукой и продолжил путь. И уже не просил не ходить за ним — может, просто поленился… А может, тоже не хотел оставаться в одиночестве.
Они пошли вдоль обрыва, пока склон справа не стал пологим и не сменился мелколесьем. Туда они и направились.
Будто сами собой их обступили деревья. Тихонько зазвенел ручей. Показалась залитая лунным светом поляна.
Мальчишка сел и привалился к пню, оставшемуся от сломанной сосны. Найви тоже уселась по другую сторону пня. Усталость с отчаянием ввергли её в ступор.
Просто сидеть — вот и всё, что она сейчас могла. Сидеть и желать, чтобы всё это оказалось сном.
***
Недалеко от Чёртового излома река сворачивала, за что и получила своё название — Серп; её русло тут сужалось, топкий берег гнулся мысом. Местами его захламлял бурелом, и засыхающие ветви уныло глядели в воду.
Ночами здесь бурлила жизнь: древесные лягушки — ночные хозяева берега — оглашали мелководье частым кваканьем, речной рак выползал из норы в поисках червей. Чуть дальше трапезничала выдра: грызла рыбу, зажав её в коротких лапах. Утром сюда налетит вороньё и, если повезёт, получит остатки ужина — рыбью голову и хвост.
Но этой ночью речным обитателям суждено было прервать свои дела.
Они встрепенулись, объятые ужасом — все как один: кинулись врассыпную лягушки, пополз к воде рак, и даже выдра не закончила пиршество — бросив рыбу, заспешила в нору. И в абсолютной, острой как нож и холодной, как лик мертвеца тишине, из реки вышла женщина.
Её волосы мокрыми космами расползлись по плечам, глаза сверкали турмалиновым блеском. С порванной одежды текла вода, мешаясь с кровью, левая рука повисла плетью. Одна нога едва волочилась, подбородок сдвинулся вправо под натиском сломанной челюсти.
Но женщина шла.
Дойдя до берега, она упала на тростник и захохотала.
Потом достала из кармана флакон.
В нём была тёмная жидкость; женщина откупорила его, выпила содержимое и стала корчиться. Ломая тростник, она вопила громче сирен, водившихся (если верить легендам) на севере королевства. Вопли разнеслись так далеко, что вся окрестная живность замерла в страхе, а уснувшая к тому времени Найви застонала во сне: ей снилось, как нечто бесформенное тянет к ней руку, а сама она стоит у бездонной, уходящей в само загробье пропасти.
Потом женщина вновь стала хохотать. Невыносимая боль отступала; кости срастались, раны затягивались.
Опустевший флакон был отброшен прочь. Последние капли окропили тростник, который вскоре зажухнет. И больше там не вырастит ничего.
Лёжа на спине, женщина глядела на звёзды.
Она чуяла смерть, как волк чует овцу, а потому знала: под Чёртовым изломом погибли два её спутника (если не считать коней), но бывший пленник уцелел — как и девчонка с ярмарки.
Девчонка с ярмарки…
Женщине вспомнился её взгляд. В нём был не только страх, но и что-то ещё… что-то очень нехорошее.
Что-то, похожее на узнавание.
И почему в тот самый миг, когда я поймала на себе этот взгляд, понесли кони?..
Но женщина терзаться этим не стала — мало ли что взбрело в головы лошадям. А у девчонки был шок, потому что та увидела драку. При таком зрелище нежным особам свойственно таращить глаза.
Женщина опять хихикнула: происходящее вдруг стало казаться забавным.
Она переждёт. Ей нужны всего лишь сутки, чтобы исцелиться. Всю ночь и весь день она будет лежать, а потом займётся делом.
Рука зашарила в кармане, куда перед дракой с мальчишкой она кое-что положила.
Твой отец говорил, что поможет нам при одном условии — если с твоей головы не упадёт ни один волос. Возьму-ка я на память…
Женщина вытянула руку — и на фоне луны затрепетали два волоска.
Глава 4. Костёр и боль
I