Выбрать главу

Подойдя к окну, магистр раздвинул портьеры. В комнату ворвался свет.

Айвэн робко выглянул из укрытия.

Солнце осветило фигуру отца — сутулую на фоне мрачного гобелена. Айвэн, глядя на него, внезапно ощутил тоску.

Магистр развернулся и пошёл к выходу, но у порога остановился и, не оглядываясь, сказал:

— Дверь я запирать не буду… досчитай до ста, потом выходи.

Затем он ушёл, а его сын с отвисшей челюстью остался сидеть на полу.

Остаток дня Айвэн размышлял над услышанным.

Он понимал, что разговор в Дискуссионном зале был не просто беседой; лорд Грэм и граф Норб давили на отца, чтобы тот что-то сделал — что-то, связанное с нэрцерами и погибшим недавно Дженгом. Что-то, чего отец делать не хотел.

И Гарвус Анж — его ближайший помощник — явно занял их сторону. Провожая Грэма с Норбом, тот так лебезил, что Айвэну стало противно.

Но что именно они требуют от отца?..

А ещё речь шла об Альви и Дальнем Заливе; в состав последнего входили феоды, расположенные за Ветряным кряжем, а заправлял там как раз Альви — кузен короля. Считалось, что Заливом он правил от имени монарха, но поговаривали, что власти у Альви там побольше, чем у Мальвадара Третьего. Наставник Хонс на сей счёт однажды сказал: «У королевства два правителя: один, который за Ветряным кряжем, притворяется, что слушает другого — и другой об этом знает… А тот знает, что всем известно о его притворстве».

Хотя по слухам, власть короля слабела и на востоке. Ради поддержки восточных лордов он разрешил порабощать зверолюдей (когда-то так делали во всём королевстве, отчего тайру стали прятаться в горах). У Восточных гор даже воздвигли крепость Агран, прозвав её Крепостью работорговцев: каждой весной, когда таял снег, туда привозили сотни тайру, а некоторых для продажи сразу же везли в города.

Был и ещё один слух — куда более зловещий: будто бы король сильно болен. Гостивший в Фарнайле вельможа как-то обмолвился, что Его Величеству осталось недолго: придворные лекари якобы расписались в своём бессилии, а лорд-канцлер обратился в гильдию целителей — разумеется, тайно… Но помочь королю не могут и там. От силы год — и у Нургайла будет новый правитель; скорее всего, Дарион — первенец монарха, а про Дариона болтали, что он трус и слабак. В общем, королевство ждали весёлые времена.

Но Айвэн про всё это думал редко — его мир ограничили Фарнайл и окрестный лес. Увы, этот мир ему предстояло вскоре покинуть.

III

Дожди над Фарнайлом всегда были злыми.

Если уж тут шёл дождь, то такой, что с деревьев срывало листья, а тростниковые крыши рыбацких лачуг сносило к морю; в такие часы казалось, будто природа берёт реванш за все ясные дни, что дарила южному побережью королевства.

И тот дождь, под которым жизнь Айвэна разделилась на «до» и «после», был таким же.

Лил он с самого утра. Ветки гнувшихся деревьев жалобно скреблись в окна замка, под хлёсткими струями мокли цветы в саду. Дождь ревел, словно демон, и казалось, что по лужам бьют чьи-то слёзы.

«Природа злится, — сказал старик Дилтроу, когда Айвэн заглянул в его каморку. — Она злится на замок и его обитателей».

Ночью Айвэн долго ворочался, а во сне снова увидел дождь. В том сне он от кого-то бежал — почему-то к морю. С разных сторон лаяли псы, и бежать можно было лишь вперёд, но там свирепствовал шторм… Там пенились волны, вальяжно взмывая к хмурой глади небес.

Айвэн вошёл в воду, хотя знал, что это верная гибель — и проснулся.

Но проснулся не из-за кошмара; он проснулся, потому что его кто-то позвал.

Какое-то время он лежал, не понимая, кто мог звать его в пустой комнате. В голове было мутно, мысли вязли, как в патоке.

Затем он встал и пошёл к окну — не зная, зачем. Он как будто ещё спал… Наверное, так себя чувствуют с похмелья, но об этом Айвэн мог пока лишь гадать.

Он протянул руку… впрочем, та протянулась сама… И сама же распахнула створки.

За окном стояла женщина.

Айвэн увидел её сразу — она мокла под ливнем с непокрытой головой. В руке её был фонарь; женщина держала его высоко, чтобы пламя освещало её лицо. Айвэна поразил цвет её глаз — те были словно изумруды.

«Такие же изумруды были в мамином ожерелье», — вспомнил Айвэн, и будто чьи-то объятья незримо сомкнулись вокруг него: обволокли разум, согрели сердце и нежно огладили кожу.

Ноги его подкосились, он чуть не упал. Женщина что-то зашептала. «Как же она похожа на маму!..» — думал Айвэн.

Разумеется, его покойная мать ничего общего не имела с женщиной за окном — они отличались даже формой лица; но Айвэн не мог тогда трезво соображать.