Нужно отметить, что не все шло так уж гладко, и в процессе написания и редактирования сценария сестры довольно сильно поссорились. После спасения, обнимая друг друга, плача и смеясь, они спешили рассказать друг другу все, что случилось с каждой из них. Ариэль, находясь под воздействием эмоционального стресса, не подумала скрыть историю с порванной ночной рубашкой, и пересказала, как позже Дэвид пошутил по этому поводу, когда она разорвала его брюки. Сара не смогла удержаться от соблазна и, зная, какое эти сцены произведут впечатление на зрителей, вставила их в фильм. Ариэль рассердилась. Сара уговаривала, упрашивала, доказывала и в конце концов сломила сопротивление сестры. Они помирились, а обе сцены остались.
В тот вечер, когда премьера фильма состоялась на телевидении, Бромптон установил на главной площади Королевского острова у здания суда огромный экран и пригласил на просмотр весь город. В тот момент, когда Ариэль (в исполнении Сары) разорвала рубашку и гордо произнесла: «Я женщина!» – зрители свистели, хлопали и вопили от восторга так, что слышно было на материке. Сама Ариэль от смущения готова была провалиться сквозь землю и попыталась спрятаться под стулом, сделав вид, что уронила что-то важное. Однако Дэвид с одной стороны, а Бромптон с другой подхватили ее под руки и не позволили дезертировать.
Второй раз зрители бурно выражали свой восторг, когда пошла сцена ареста Эулы Несбит и Ларри Ласситера. А уж когда показали судью Проктора в наручниках, то в небо взвились ракеты и загремел салют. Ни Дэвид, ни Бромптон ничего не знали о готовящемся салюте, а потому радовались как дети не меньше остальных зрителей.
После окончания фильма Бромптон попросил горожан не расходиться еще некоторое время, заявив, что хочет показать им свой собственный фильм.
Барбекю уже источало восхитительный запах, оркестр настраивал инструменты, но люди остались на местах из уважения к человеку, который успел за короткое время совершенно изменить жизнь острова. Дэвид и Ариэль удивленно переглядывались, Сара улыбалась, как Чеширский кот, но молчала, как партизан.
Кадры, появившиеся на экране, были стилизованы под черно-белое немое кино тридцатых годов. Пленка шипела и даже, рвалась пару раз. Горожане увидели Гидеона, который воссоединился наконец со своими родственниками. Дом, в котором жила семья Несбит, не зря показался Бромптону знакомым. Он вспомнил, что видел подобный проект на одной из выставок в Нью-Йорке, куда ею занесло, еще когда он учился в колледже. Вернувшись после приключений на Королевском острове, он перерыл гору информации в Интернете, но нашел фамилию архитектора, создавшею тот проект. Потом Эр-Джей связался с его родителями. Они ничего не знали о сыне. Много лет назад он ушел из дому после разрыва со своей девушкой. Юноша заявил, что ему нужно время прийти в себя и он должен решить, как жить дальше. С тех пор родители ею не видели и не получали о нем никаких известий. Архитектора звали Джеймс Гидеон, и Бромптон предположил, что в поисках уединения он приехал на Королевский остров и построил тот самый дом. С помощью генетической экспертизы стало возможным установить, что Гидеон – сын архитектора, и хотя никто не знал, что стало с самим Джеймсом и кто была мать Гидеона, юноша все же нашел семью в лице любящих бабушки и дедушки. Кадры, показывающие их встречу, не могли не вызвать слез. Потом на экране вдруг появился Бромптон, который, утирая слезы умиления кружевным платочком, протянул молодому человеку книгу, на обложке золотыми буквами сверкнула надпись: «Принстон». Трогательная сцена переросла в фарс, когда из глаз брызжут потоки воды, а носовые платки отжимаются, как мокрое белье. Зрители, только что всхлипывавшие, искренне веселились.
Следующий фрагмент был посвящен близнецам. На экране появилось мрачное кирпичное здание, на котором косо висела явно только что прибитая вывеска: «Детский приют». Матрона с суровым лицом, одетая в стиле Викторианской эпохи (высокая прическа, черное глухое платье), тащила к двери упирающихся близнецов, которые артистично рыдали и цеплялись за Сару. Сара, в слезах, протягивала к ним руки. На экране появились слова: «Я уверена, у вас все будет хорошо. Все будут добры к вам». Потом Сара рыдала на плече Бромптона, который в конце концов махнул рукой, и следующая надпись, появившаяся на экране, гласила: «Ладно, раз ты считаешь, что никто не будет любить их так, как мы, давай их купим, только не плачь».