Любовь открывала нам все прелести новизны, все таинства блаженства, которые несет с собой первая страсть. Мое честолюбие было полностью удовлетворено достигнутым мною положением в свете задолго до того, как родилась наша любовь, и поэтому никакие другие заботы не мешали моему чувству крепнуть и разрастаться. Я всей душой отдался ему, как чему-то еще не изведанному и несоизмеримо более захватывающему, чем наслаждение властью и величием. Иное происходило в душе Нуньи Беллы. Страсть и честолюбие родились в ней одновременно и наполняли ее почти в равной мере, хотя в какой-то степени честолюбие стояло у нее на первом месте. Но, коль скоро оба чувства сходились на мне, ее любовь и предупредительность не давали мне никакого повода желать чего-то большего. Порой, правда, она уделяла слишком много внимания заботам герцога. Но не это волновало меня. Я жил исключительно охватившей меня страстью, и меня коробило, когда я видел, что ее могут занимать иные дела, чем наша любовь. Несколько раз я пытался обратить на это ее внимание, но мои слова не производили никакого впечатления или же приводили к натянутому разговору, убеждавшему меня в том, что ее мозг занят совершенно другим. Однако, наслышавшись, что в любви, как и в жизни, абсолютного счастья не бывает, я терпеливо переносил эти мелкие неприятности. Нунья Белла была верна мне, и от меня не ускользало то презрение, каким она отвечала даже на самые робкие ухаживания. Я видел, что она лишена тех слабостей, которые пугали меня в женщинах, и чувствовал себя наверху блаженства.
Судьба дала мне имя и место в обществе, которым многие могли бы позавидовать. Я был фаворитом герцога, к которому относился с искренним почтением; я был любим самой прекрасной в Испании женщиной, которую боготворил; у меня был друг, в верности которого я не сомневался. Меня, правда, беспокоили две вещи: нетерпеливость, которую проявлял дон Гарсия в своем стремлении взойти на королевский трон, и страстное желание моего отца, Нуньеса Фернандо, освободиться от опеки короля, в чем король справедливо подозревал его. Я опасался, как бы мое положение при герцоге и мой сыновний долг перед отцом не втянули меня в дворцовые интриги. Я не исключал, что эти мои опасения в значительной мере надуманны, и поэтому мою голову они посещали не так уж часто. В таких случаях я шел с тревожными мыслями к дону Рамиресу, которому полностью доверял и с которым делился всеми своими заботами, и большими, и малыми.
Главное же, что занимало меня в этот период моей жизни, было желание как можно скорее жениться на Нунье Белле. Уже прошло немало времени с тех пор, как нас связала любовь, но я так и не осмелился сделать ей предложение. Я знал, что мое решение придется не по вкусу королю. Нунья Белла была дочерью одного из кастильских графов, который внушал двору те же опасения, что и мой отец, и укрепление в их среде семейных уз не отвечало интересам королевства. Я знал и то, что мой отец, не возражая в принципе против моих планов, относился к объявлению о моей помолвке сдержанно из-за боязни возбудить у короля еще большие подозрения. Иными словами, свадьбу пришлось отложить до лучших времен. Я тем не менее не скрывал своих чувств к Нунье Белле и говорил ей о своей любви при каждой встрече. Часто о наших отношениях разговаривал с ней и герцог. Все это не осталось незамеченным при дворе, и в чисто любовной связи его величество углядел государственное дело. Король подозревал, что его сын благоволит моим отношениям с Нуньей Беллой небескорыстно. Он полагал, что герцог хочет объединить двух кастильских вельмож под своим началом и создать собственную сильную партию, способную противостоять королевской власти. Он не сомневался, что графы воспользуются этой партией для провозглашения своей независимости. Союз двух знатных домов Кастилии настолько пугал его, что он открыто высказался против моего желания жениться на Нунье Белле и запретил герцогу содействовать моим намерениям.
Графы Кастилии, которые скорее всего действительно вынашивали какие-то планы против короля, старались, однако, держать их в тайне и потребовали от нас с Нуньей Беллой забыть друг о друге. Мы были несказанно огорчены, но герцог пообещал нам уговорить отца сменить гнев на милость, а от нас потребовал поклясться другу другу в вечной верности и даже взялся помочь нашим тайным встречам. Королева, знавшая, что мы не только не настраиваем герцога против отца, но и стараемся сблизить его с ним, одобрила действия сына и также вызвалась помочь нам.