— А, то давняя история, — сказал Фергюссон, расставляя. — Были мы, ну я, Анджелла и Вячеслав Брант в Норвегии, значит. На задании. И перебросили к нам в подкрепление из английской М-2 четырех хлопцев. И все бы ничего, но пришли мы с Брантом в бар, где у нас с ними встреча была назначена. А в лицо друг друга, надо сказать, не знали. И вот подходим к любимому столику — а там сидят четыре таких наглых здоровенных рыла. Физиономии кирпича так и просят. Ну, у меня сразу нехорошие такие подозрения появились, да Вячеслав… в общем, попросил он их вежливо освободить места. И добавил весомо, да такое, что не с ходу и в стих-то вставишь. Даже я таких слов не знаю. А те аж взорвались. Пиздюлей наобещали. Слово за слово, оскорбление за оскорбление, угроза на угрозу; договорились до того, что одному я об голову пару стульев сломал, двоих Брант через барную стойку перебросил, а последнего мы на улицу выволокли, надрали жопу по самые уши, и снега ему за шиворот напихали. Кегу пивную и стеллаж с выпивкой в баре своротили, паркет пивом залили; зеркало там было здоровенное, во всю стену, в три пальца толщиной — разбили. Надо полагать — головой чьей-то. Покуражились, короче. А потом пришла Анджелла, она, оказывается, с ними знакома была. Сначала долго материлась, когда увидела, что мы с ними сделали, потом — смеялась, когда четвертый выбрался, наконец, из сугроба и стал снег из штанов вытряхивать. Вот так мы с ними и познакомились. Проставились и на этом конфликт замяли…
— Мат, — сказал, наконец, Крозье, с треском поставив на доску ладью.
— Блядь, никогда в шахматы не везло, — тяжело вздохнул Фергюссон и отставил доску в сторону. — Может, пойдем, еще по стаканчику нальем?
— Трезвая мысль. Почему бы и нет? — усмехнулся Крозье.
Они вошли на кухню, осторожно взяли под руки спящего крепким пьяным сном Веймара и положили его под стол.
— Не хватало еще, чтобы он нам тут всю закуску заблевал, — произнес недовольно Фергюссон, откупоривая очередную бутылку виски. — Будешь?
Он протянул стакан Бернски. Девушка окинула его мутным взглядом и отрицательно помотала головой.
— Как хочешь, — хмыкнул разочарованно Фергюссон и налил себе и Виктору виски. — Кстати, о выпивке, а куда делась Анджелла?
— Она уже с полчаса как в ванной заперлась, — чуть слышно проговорила Джиллиан. Каждое слово ей давалось с большим трудом, это было связано с огромной дозой выпитого накануне.
Крозье подошел к двери, ведущей в ванную комнату, и прислушался. За дверью стояла гробовая тишина. Потом кто-то сдавленно всхлипнул.
— Похоже, будто плачет… — сказал он, наконец. — Вот ни за что бы не подумал, что она умеет плакать. Интересно, что это у нее такое приключилось…
— Крозье, ты — хороший парень, но лучше послушайся моего совета — не лезь к ней, — сказал Фергюссон, наливая водку в виски. — Она — не тот человек, который привык плакаться в чью-то жилетку. Задушевных откровений ты от нее не дождешься — она тебя просто-напросто матом пошлет.
— Анджелла! Ты там? — громко спросил Крозье.
— Ну, смотри, придурок, я тебя предупреждал… — тяжело вздохнул Фергюссон и залпом осушил стакан с выпивкой.
Крозье достал пистолет и постучал рукояткой по двери. Раздался чуть слышный шум льющейся воды. Через некоторое время он стих, щелкнул замок, и на пороге появилась Анджелла с мокрыми волосами.
— Уже и голову помыть не дают… — недовольно сказала она, бросила на Крозье быстрый взгляд, и оттолкнув его с порога, пошла было прочь, но Виктор схватил ее за локоть.
— Отпусти, — произнесла девушка стальным тоном.
Виктор посмотрел на ее мокрые волосы, затем — на забрызганные водой плечи, а затем — в покрасневшие заплаканные глаза. Анджелла резким движением вырвалась из его рук и быстрым шагом прошла в комнату, захлопнув дверь перед самым носом Крозье. Виктор попытался открыть дверь, с силой несколько раз дернул ручку — безрезультатно; она была заперта изнутри.
— Анджелла! — громко крикнул он и принялся стучать кулаком по дверному косяку. — Постоянно уходить в себя — не лучший выход! С годами этот груз накапливается, становиться тяжело нести его в одиночку — по себе знаю, слышишь! Со временем ты не сможешь тащить его сама, он раздавит тебя!
— Ой, дура-а-ак! Ой, дура-а-ак! — простонал Фергюссон, поставил рюмку и бутылку на стол, и закрыл лицо ладонями.
С оглушительным треском Крозье высадил дверь плечом и вошел. Тотчас за окном раздался громкий хлопок, словно огромная птица хлопнула крыльями. Комната была пуста. Ветер трепал створки распахнутого настежь окна. Дождь заливал подоконник. Крозье подошел к окну и выглянул на улицу. По внутриквартальной дороге, удаляясь от дома, шла широким быстрым шагом женщина в черном плаще.