— Где будем пить? — спросила меня Маша, как только мы отошли от киоска. На улице стоял поздний вечер, и, оказавшись за пределами круга света, оставляемого фонарем над киоском, черты ее лица оплавились и стали смутными.
— Если ты не против, пойдем ко мне.
— Ты живешь рядом?
— Да. — Я махнул рукой в сторону своего дома. — Вот здесь.
Она двинулась первой. Ожидаемой мною попытки установить мое семейное положение не последовало, словно Маша принадлежала к той сфере людей, для которых свобода в браке давно стала нормой. Ей было чуть больше восемнадцати, а я был старше ее на семь лет, но ее такая разница ничуть не смущала. Меня, признаться, тоже. Как я вскоре убедился, интеллектом она во много раз превосходила своих сверстниц. И период максимализма безнадежно канул в Лету. В Маше не наблюдалось заметной тенденции, как у большинства девушек ее возраста, с большой долей убеждения судить о том, что правильно, а что нет, отличать хорошее от плохого и разделять все людские поступки на категоричные «можно» и «нельзя». Как мне думалось, душа ее претерпевала метаморфозы, когда черное вторгается в белое, образуя невзрачную, подергивающуюся серость; а может, то был свет, первозданный свет, изошедший из уст Бога… Я не в силах подобрать разгадку. Но эта девушка, по моему мнению, обладала одним из величайших качеств: смелостью. У нее хватило смелости просто расслабить свое девичье тело и лишь уповать на течение жизни. При всем при этом я не находил в ее манерах признака флегматичности, напротив, она была полна планов на будущее, и хотя иногда они противоречили друг другу, разве можно это поставить в упрек вступающей в жизнь молодой женщине?
Мне было бы намного легче, окажись она инфантильной маленькой шлюхой, которой все равно с кем и где, лишь бы подальше от ненавистных предков, от тюрьмы, с циничной табличкой над дверью «отчий дом», от жизни, от серости. Возможно, тогда бы я пришел к выводу (а если бы не пришел, я бы себя убедил), что вся ее жизнь есть следствие ее характера, ее безразличия. Но такие взаимоисключающие черты, как предопределенность и оптимизм, сочетающиеся в одном молодом, едва развившемся, теле, не дают мне покоя. Разве что глаза, эта ее мерцающая прозелень… Неясный призрак гнетущего рока…
Она сразу же спросила, где тут у меня можно курить, и когда я заверил ее в отсутствии во мне привередливости, она затянулась прямо в комнате. Пока я откупоривал бутылки и доставал бокалы, она о чем-то думала, глядя на кончик тлеющей сигареты. Меня поразило, что она даже не попыталась оглядеться в новом доме. Великолепием моя однокомнатная квартирка и не сверкала, но все-таки я предполагал в Маше врожденное любопытство, свойственное многим женщинам. Я краем мозга подумал, что мне предстоит вечер с задумчивым, немногословным меланхоликом, пытающимся из чувства вежливости уследить за ходом моих мыслей. Я ошибся. Практически у меня не было возможности говорить о себе.
— Ты где учишься? — спросил я ее после того, как мне пришлось подробно выслушать о ее отношениях с бывшей подругой, которую она застала в постели со своим парнем. Она рассказывала об этом в непривычном мне упоении, а ее слова, одухотворенные бурным чувством, непрерывно струились тающим ручейком.
— В институте, заочный курс менеджмента. У меня вообще-то были деньги, но они мне нужны на автобус до Уфы.
Это не прозвучало как оправдание. Она излагала факт.
— А родители тебя не балуют? — поинтересовался я.
Она усмехнулась странной далекой усмешкой, словно вспомнила о чем-то забавном, что в то же время не казалось мне радостным.
— Дают, почему же. Но мало. Им зарплата не позволяет. Хочу на работу устроиться куда-нибудь в частную фирму. Хотя бы на время между сессиями.
— Когда очередная?
— Завтра.
Я не сдержал удивленной улыбки. Хотя это мой менталитет сыграл со мной шутку: мне, безвылазному горожанину, всегда казалось, что перед поездкой люди обычно весь вечер толкутся дома, перепроверяя собранные в дорогу вещи. Конечно, для человека, мотающегося туда-сюда по несколько раз за семестр, всякие сборы перестают быть чем-то жутко священным.
— Тебе, наверное, нужно выспаться перед завтрашним днем, — предположил я, рискуя показаться не шибко радушным хозяином.
— В автобусе высплюсь. — Она небрежно повела плечами.