Мои глаза горят. Губы дрожат. В горле встает болезненный ком.
— Мне жаль, — добавляет Грант нежным голосом. — Я знаю, что он тебе действительно нравится.
— Да, — я с трудом сглатываю. Заставляю себя сосредоточиться на самом насущном. — Но ты не можешь уйти один. Они найдут тебя и убьют! Ты не можешь, Грант.
— Я не допущу, чтобы меня убили. Я буду держаться подальше от посторонних глаз, — он выдерживает мой взгляд со странной трезвостью. Искренностью, которая совсем на него не похожа. — Я не совершу какую-нибудь глупость и не оставлю тебя здесь одну. Я обещаю.
Я киваю. Я верю ему. И я также знаю, что он прав — нам нужно больше информации, прежде чем мы сможем решить, что делать.
Может, все не так плохо, как кажется. Может, наши люди смогут дать отпор и отвоевать лагерь. Может, нам даже удастся вовремя затащить Ноя в бункер и спасти его.
Нет никаких причин ожидать худшего.
— Хорошо, — говорю я. — Я ловлю тебя на слове. Возвращайся так быстро, как только сможешь. Я не справлюсь без тебя.
Грант открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но затем снова закрывает его. Он так часто это делает. Как будто он всегда мешает себе сказать то, что хочет выразить, и это никогда не расстраивало меня сильнее, чем сейчас.
Вместо того чтобы заговорить, Грант наклоняется вперед и коротко, крепко целует меня. А потом уходит прежде, чем я успеваю осознать, что произошло.
Мне ничего не остается, как вернуться к Ною.
Он все еще почти не в себе, но беспокойно ворочается. Он выглядит еще бледнее, чем раньше. Ему нужна операция. Переливание крови. И мы никак не можем ему этого дать.
Я протягиваю руку, чтобы схватить остатки окровавленной рубашки, которую мы сорвали с него. Я нахожу самый чистый лоскуток ткани и отрываю его. Затем смачиваю его водой и вытираю пот с его лица.
Это не приведет ни к чему стоящему, но мне нужно чем-то заняться.
Через несколько минут — а может, и больше, поскольку я слишком ошеломлена, чтобы следить за временем — его глаза распахиваются.
— Оливия, — хрипло бормочет он.
Я улыбаюсь.
— Да.
— Ты в порядке?
— Я в порядке. Это в тебя стреляли.
— Я пытался… посмотреть, смогу ли я кого-нибудь спасти. Но все они были в… бункере… или мертвы.
У меня снова сжимается горло. Сейчас он выглядит таким слабым и бледным. Я вытираю его лицо влажной тряпкой.
— Ты отлично справился. Ты забил тревогу. Ты спас большинство из них. Ты действительно хорошо справился.
— Да?
— Да.
— Рад, что с тобой все в порядке, — он делает такой хриплый вдох, что это пугает меня. Похоже, его легкие полны жидкости.
Он не выживет. Возможно, не проживет даже минуту.
— Ты всегда была… — Ной кашляет, и я хнычу, когда вижу, что он кашляет кровью.
Я стараюсь стереть ее, насколько возможно.
— Все в порядке, — шепчу я. — Все будет хорошо, — не будет. По крайней мере, для него. Теперь я знаю это наверняка.
Его тело внезапно смягчается, но не хорошем смысле. Он как будто обмякает. Не может пошевелиться. Его глаза все еще сфокусированы на моем лице, и на лице почти, почти появляется его милая улыбка.
— Ты всегда была самой красивой девушкой, которую я когда-либо знал.
Слезы текут по моим щекам, пока я продолжаю вытирать его щеки и рот. Впрочем, это не имеет значения. Его глаза закрываются.
Он больше их не открывает. Он не шевелится. Еще через пару минут его грудь перестает хрипло подниматься и опускаться.
Он скончался.
Я сижу рядом с ним на коленях и остаюсь там надолго. Так долго, что мои ноги затекают, и начинается покалывание. Мои плечи продолжают сутулиться, а комок в горле продолжает расти, и затем без предупреждения я сгибаюсь, падая вперед с рыданиями, которые причиняют настоящую боль, разрывая мое горло.
Я рыдаю не так уж долго, когда до меня доносится слабый звук приближающегося двигателя. Затем шаги позади меня.
Это Грант. Я знаю, что это он. Я пытаюсь выпрямиться и перестать плакать, но не могу.
— Черт, — Грант опускается на колени рядом со мной и приподнимает мою голову и верхнюю часть туловища, чтобы видеть мое лицо. Он быстро осматривает меня, а затем протягивает руку, чтобы пощупать пульс Ноя.
Он быстро оценивает то, что я уже знаю. Ной мертв.
— Мне жаль, — он снова смотрит на меня. Все еще обнимает меня одной рукой, обхватившей мой затылок. — Ты ничего не могла для него сделать.