Она тотчас выбросила это предложение из головы и вспомнила о нем лишь в Каннах, когда Галанте сказал ей, что князь дал согласие принять ее у себя во дворце завтра, в пятницу, 6 апреля, в 4 часа пополудни.
На что Грейс ответила, что никак не может: примерно на то же самое время назначен официальный прием американской делегации в Каннах. Прием должен начаться в половине шестого, поэтому встреча с князем, назначенная на 4 часа, полностью исключается. Грейс извинилась перед Галанте, добавив, что поездку в Монако придется отменить.
Через несколько часов Галанте сообщил ей, что князь согласился перенести встречу на 3 часа.
Галанте твердил, что фотосессия — редкая для них удача и из этих фотографий выйдет просто потрясающий материал для обложки.
Беда в том, что сама Грейс не разделяла его энтузиазма.
Когда она за ужином рассказала об этом Аллану, тот спросил:
— Тебе самой хочется?
На что Грейс честно ответила «нет», добавив, что фотосессия ей совершенно ни к чему, до Монако далеко, и вообще у нее полно дел в Каннах.
Аллан покачал головой, словно желая сказать, что она сама виновата. Ведь он обещал взять в Каннах все ее проблемы на себя, после чего слегка посыпал соли на рану, пояснив, что мог бы в два счета помочь ей отменить договоренность с Paris Match, скажи она ему об этом сразу по приезде, как только сошла с поезда.
Грейс кивнула в знак согласия.
— Ну ладно, попытаюсь отменить для тебя Монако, — ответил он.
На что Грейс возразила, что это будет некрасиво. Князь и так уже пошел ей навстречу и поменял ради нее свой рабочий график. Так что было бы невежливо в очередной раз ответить отказом.
— Ладно, что-нибудь придумаем, — пообещал ей Аллан.
— Не надо, — покачала головой Грейс. — Наверное, уже слишком поздно.
Следует подчеркнуть, что такое отношение всю жизнь было характерно для Грейс. Если ее просили где-то выступить или дать интервью, ей всегда было трудно ответить отказом.
Когда в тот вечер Грейс ложилась спать, она уже в душе примирилась с необходимостью поехать в Монако.
Но судьба распорядилась иначе. В полночь один из французских профсоюзов объявил забастовку, и бастующие отключили электричество в Каннах.
На следующее утро Грейс встала, вымыла волосы и включила в розетку фен. Тот молчал. Тогда она сунула вилку в другую розетку. История повторилась. Фен упорно продолжал хранить молчание. И не только фен. Когда же в ее номере не зажглась ни одна лампочка, Грейс позвонила дежурному портье.
Тот огорошил ее известием: электричество отключили. В панике Грейс позвонила Аллану:
— Ты заметил, что в гостинице нет света? Что, по-твоему, мне теперь делать?
К тому времени представители Paris Match уже ждали ее в машине у входа в отель.
Затем Грейс позвонил новый парижский представитель студии MGM и, негодуя, напомнил ей, что она не имеет права находиться в Каннах, поскольку действие ее контракта временно приостановлено, и если она все-таки появится на фестивале, то пусть пеняет на себя. Это будет стоить ей немалых денег.
Аллан в срочном порядке бросился к ней в номер.
Здесь он застал Грейс в бедственном положении. На голове закручено полотенце, с волос капает вода. Сама она отчаянно пытается найти в чемодане хотя бы одну непомятую вещь, которую можно было бы надеть, не погладив. Как гладить, если электричество отключили? А все вещи в чемодане, как назло, мятые.
За исключением, пожалуй, черного шелкового платья с рисунком из огромных розовых и зеленых цветов. Это было красивое платье. Но только не для фотосессии. Грейс не хотелось его надевать.
Но Аллан убедил ее, что выбора у нее нет.
И Грейс была вынуждена его надеть. Затем она расчесала волосы на прямой пробор и вставила в них цветы. Оставалось лишь надеяться, что волосы высохнут по дороге.
— Это просто кошмар какой-то! — жаловалась она, выходя из номера.
Аллан твердил:
— Скажи ты мне об этом раньше, я бы ни за что не позволил тебе согласиться. В любом случае я должен был тебя вызволить. Потому что такое случится и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, если только ты не скажешь им, что в первую очередь они должны звонить мне.
Грейс несколько раз согласно кивнула:
— Да-да, ты прав.
Не то чтобы у нее не было времени с ним спорить, а просто она злилась на себя за то, что позволила себя уговорить.
Аллан пытался ее утешить, а потом предложил составить ей компанию, поскольку отказываться было уже поздно.
И они вместе спустились к машине журнала Paris Match.