— Я подготовил рекламный пакетец, — забасил Боб. — Эскизы торговой марки. Я что хочу сказать… Вот эта наша партия новая — гарнитурчики «под ретро». Здесь особый товарный знак надобен, Дмитрий Андреич. Что-нибудь вроде фамильного клейма… Пупков, конечно, не Гамбс…
— Дима, послушай, — затараторил Лева, включившись в беседу. — Тут вот какая идейка… Помнишь, ты вчера насчет аристократки острил? Я на досуге пораскинул мозгой. Мебеля у нас стильные, «под ретро». А чьей фирмы? Пупков энд компани? Не звучит!
Пупков — это была Димина фамилия. Пупков, сын Пупкова. Откуда они, Пупковы, пошли, что там в истоках фамильных, в происхождении рода — никто толком не знал. «Ну, может, Димка, пращуру нашему кличку такую дали… Может, было за что, — сказал ему как-то отец, рассмеявшись. — Что ж нам теперь, фамилию менять? Да ни в жизнь! Это ведь как на нее посмотреть, на фамилию-то… Кому — Пупок, а кому — пуп земли. Не в том смысле, что зарвался, забронзовел… В том смысле, что — соль земли. Пуповина».
— Опять же — фарфоришко строгаем, — продолжал между тем Лева. — Выпуск сервизов налаживаем. А что на донышке? «Пупков» в вензелях?
— Ну, и что ты предлагаешь? К чему ты клонишь-то, я никак не врублюсь? — Дима зябко поежился. Солнце село, разом похолодало. Он двинулся к дому, держа трубку возле уха.
— Слушай, — Лева выдержал паузу. — Находим какую-нибудь старую деву из Дашковых, победнее. Чтоб ей штука баксов небом в алмазах показалась. Берешь ее фамилию, через год разбежались тихо-мирно, полюбовно, и ты — Дашков. Сервиз от Дашкова! Мебель от Дашкова! Звучит! Классная реклама. Спрос будет ломовой.
— Иди ты к черту! — отрубил Дима.
Прервав диалог с хитроумным компаньоном, Дима вошел в дом. Побродил по комнатам, потрепал по морде одного из двух своих красавцев догов. Чарли смотрел на хозяина печально и преданно.
Собаки появились в доме три года назад. Никита, Димин сын, потребовал себе в подарок на свое пятилетие. Дима приволок ему пять гигантских плюшевых собаченций. «Живого! — завопил Никита, оттолкнув в сторону охранника Владика, едва удерживающего в растопыренных дланях весь этот собачий выводок. — Я просил живого!!!» Никита рос капризным, балованным. Эдакий наследник Тутти. Дима прощал ему все. Все спускал, все позволял, ни в чем не отказывал. Жена ворчала, взрывалась изредка: «Ну кем вырастет? Дима, мальчик должен знать слово „нет“!» «Не должен, — возражал Дима упрямо и твердо. — Мой сын не должен знать слово „нет“. Тогда ему никто потом „нет“ не скажет. Не посмеет сказать».
Купили догов. Никита был счастлив. И Дима был счастлив, и жена… Это было три года назад. Всего три года назад. Детский смех, сыновняя взлохмаченная макушка, о которую Дима любил тереться щекой, русая, как у отца, как у деда. Никита вообще вышел мастью, породой, повадкой, упрямым норовом — в Диму. В Пупковых. Только глаза — как у жены. Темные, чуть раскосые.
Теперь он уже не Пупков. Селиверстов. Никита Селиверстов. Жена настояла на том, чтобы Мальчик взял фамилию отчима. Это был страшный удар для Димы, чудовищный. Дима долго не мог оправиться. Но и воспрепятствовать не смог.
«Ничего, — сказала жена, бывшая жена. — Ты себе еще родишь наследника. Твоя певичка тебе родит. А Никита будет Селиверстов. Так я хочу. И мой муж так хочет».
Тоска… Дима стоял у мансардного окна. Вечер, осень, где-то жгут костер… У поп-звезды опять тусовка, народное гулянье в палисаднике. Собрался весь фанерноголосый бомонд. Хохот, визг, шашлыками пахнет… Пахнет шашлыками, пахнет дымом, сырой опавшей листвой, сосновой корой, пропитанной сентябрьскими дождями… Тоска. Какая тоска! Что же делать? Что с ним происходит? Понятно — что. Он всех потерял. Все потерял. Сам виноват. Сам виноват во всем. Только сам.
Что он молол там, затейник Лева, про каких-то графинь-княгинь? Ну да. Титул. Товарное клеймо. Остроумный рекламный ход. Забавный, неожиданный, ничего не скажешь. Только на дьявола ему, Диме, ввязываться в эту сомнительную авантюру?
А что? Приключение. Хоть какое-то спасение от неотвязной хандры. Никита теперь — Селиверстов, а он, Дима, будет Дашков. К примеру… Волконский-Болконский. Ваше сиятельство. Ваше сиятельство, не соблаговолите ли вы отведать… Позвольте представить вам… Фрак, цилиндр, монокль… Чего еще там… Труакатр. Дима рассмеялся. Чушь собачья!
Труакатр… Же не манж па сис жур. Попробовать, что ли? Дима достал мобильный. Чушь, конечно, дурь, блажь, но все-таки приключение. Авантюра! Авантюры он обожал. Неизбывное, невытравляемое с возрастом мальчишество еще жило в нем, тридцатитрехлетнем солидном мужике. Дима был азартный, рисковый. На том и стоял. На этом и дело свое выстроил, и преуспел в нем.