— В спальню, — сказала Лара. — Отнеси меня в спальню.
— Сама дойдешь, — процедил Дима, стараясь не смотреть на нее.
Ничего, кроме отвращения и злости, он к ней не испытывал. Ничего. Он оглядел себя, свой мокрый пиджак, сорочку в бледно-розовых разводах…
— Дима… — Лара поднялась с дивана, оставив там полотенце, подошла к Диме, обняла его, шепча торопливо и сбивчиво: — Димочка мой… пойдем… Ну, прости меня, мое солнышко…
Он молчал, пытаясь отодрать от себя ее цепкие голые руки.
— Пойдем, — шептала Лара, целуя его и подталкивая к спальне. — Я так соскучилась… Я…
Он расцепил наконец ее руки, сомкнутые у себя на затылке. Снова огляделся, снял с кресла-качалки клетчатый плед, набросил Ларе на плечи.
— Кончай этот стриптиз трехкопеечный, — буркнул он.
— Дима, ты меня бросил? — жалобно спросила Лара.
Он глянул на нее исподлобья. Жалкая, мокрая, протрезвевшая наконец, она смотрела на него растерянно и умоляюще.
— Ты к жене вернулся? Да, Дима?
— Да, — сказал он устало.
— Не ври! Я ей звонила.
— Ты? — переспросил он, сдерживаясь, чтобы не сорваться на ор, не дать втянуть себя в новую свару. — Ей? Не смей ей звонить, слышишь!
— У тебя новая женщина? — Лара стояла посреди комнаты, кутаясь в плед, и в упор смотрела на Диму. Она знала силу своего взгляда. У нее были светлые, почти прозрачные зрачки. «Детский» взгляд, невинный, чистый, жалобный, трогательно-простодушный.
Совсем недавно этот взгляд действовал на Диму безотказно. Отмычкой к любому замку. Она склонила голову набок… Взмах ресниц, фирменный взгляд… Все. Он таял.
— У тебя другая женщина? Да, Дима?
— Да, — кивнул он и пошел к дверям, не оглядываясь.
Лара догнала его, схватила за руку, сжала запястье.
— Дима, я тебя не пущу! Не пу-щу! — задыхаясь от слез, выкрикнула она отчаянно. — Не пущу никуда! Не отдам!
Он вырвал руку. Открыл входную дверь и глухо сказал:
— Иди под душ. Ты липкая вся после этой… ванны. Понимаешь? Ты липкая!
Облаченная в робу, с ведрами в руках, Нина спустилась на несколько пролетов. Какая-то сволочь заплевала всю лестницу шелухой от семечек. Сейчас она, Нина, будет все это отмывать-отскабливать. Еще одна порция шелухи… Что же это за гнида такая? Поймаю — убью.
Она спустилась еще на один лестничный пролет. И обомлела.
Четыре вьетнамца в одинаковых комбинезонах цвета «хаки» уже тащили наверх ведра и швабры, бодро переговариваясь между собой на птичьем своем языке.
Пролопотав что-то почтительно-приветственное, они отобрали у изумленной Нины ее ведра.
Внизу, у дверей парадного, облокотившись о перила, стоял Дима. Под наброшенным на Димины плечи плащом Нина рассмотрела смокинг, ослепительно белую сорочку и щеголеватую «бабочку».
— Простите меня, ваше сиятельство. — И Дима склонил голову в учтивом полупоклоне. Выпрямившись, добавил, весело скалясь: — Я без доклада. Нарушил светский этикет, каюсь.
— Ну, хватит дурака валять, — рассмеялась Нина.
Она была ему рада и не скрывала этого. Она уже привыкла к его внезапным появлениям. Он возникал на ее пути невесть откуда, как черт из табакерки, — веселый, шумный, с очередным сюрпризом. И, слава Богу, он больше не пытался ее купить. Ее или ее злосчастный титул — не важно.
— Действительно, хватит, — согласился Дима и посмотрел на часы. — Давай по-быстрому. Опаздываем.
— Куда? — спросила Нина удивленно.
— В Дворянское собрание, — пояснил Дима деловито. — На раут.
— А лестница?
— Мальчики помоют. Я полотеров нанял, ты же видела! Поехали, поехали! — И он пошел к дверям, нетерпеливо помахав ей рукой: мол, поторапливайся.
— Я пойду переоденусь, — пробормотала Нина, теребя свою рабочую униформу и пятясь назад, — домашних предупрежу…
— Мальчики предупредят! — отрезал Дима, открыв дверь парадного. — Поехали. Прикид я тебе организую.
— Зачем же организовывать? — возразила Нина неуверенно. — У меня есть кое-что. Юбка джинсовая… Пиджак… Правда, он скорее летний…
— Мадам! — заметил Дима строго. — Это вам не вечер встречи культпросветработников. Это Дворянское собрание.
— Я не пойду, — сказала Нина, с ужасом глядя на ярко освещенные витрины магазина, у входа в который Дима притормозил. — Куда я в таком виде? Чтобы все пальцем тыкали?
Это был один из тех магазинов, которые она ненавидела. Ненавидела — слишком сильно сказано. Недолюбливала. Обходила стороной. А уж если свернуть было некуда, некогда, — Нина пробегала мимо, отводя взгляд от витрин этих шикарных бутиков, от этих манекенов с пустыми глазницами и скорбно поджатыми губами, от их роскошных одеяний.