И понятно, кого волнуют простые работяги? Вот были б предки у Васьки аристократами, как у нее, Кати, другое дело. Тогда б Васька с гордостью их перечислил.
Катя переступила порог класса и брезгливо поморщилась: с кем приходится общаться? Плебеи, все до одного плебеи!
А все из-за папы с мамой. Наверняка ведь есть в городе лицеи или гимназии, где учатся такие как она, люди с благородной кровью, жаль, родители и слышать об этом не хотят. Папа смеется, а мама сердится и обзывает Катю всякими непонятными словами. Обвиняет в снобизме, например. Оба в один голос заверяют, что у Кати очень хорошая школа. С сильными учителями и великолепными традициями. И она – она, Катя! – должна гордиться, что там учится.
Гордиться – надо же…
Было б чем!
Катя бросила ранец на стол и сожалеюще покосилась на ближайшую подругу: лицо у Ленки… Простое-простое, никакой изюминки, можно сказать – крестьянское. Круглое, как луна. Глазки голубенькие, бровки над ними – смешными домиками, такие светлые, их с двух шагов не разглядеть, ресницы – жалкие коротенькие щеточки, розовые, как у поросенка. Правда, волосы у Ленки – ничего, пшенично-белые, густые, но и их дурочка Плющенко стягивает в тугие детские косы. Никак не поймет: они уже девушки, вот-вот по тринадцать исполнится, им нельзя причесываться как первоклассницам и так же одеваться.
Катя фыркнула: Ленка – такой крутой наив! Словно не в двадцать первом веке живет, а в девятнадцатом. Эдакая тургеневская дева – спокойная, доброжелательная, медлительная, вечно мечтающая о чем-то, будто не живет, а спит.
Катя снисходительно кивнула на Ленино приветствие. Поискала взглядом Ваську и недовольно скривилась: Гончарова невесть с чего занесло к столу Наташки Подгорной. Сидит рядом и что-то оживленно рассказывает. А Наташка внимательно слушает, будто и нет ничего необычного в Васькином поведении.
Катя заставила себя отвернуться: ей-то какое дело до этих… простолюдинов?!
И невольно покраснела: Натка Подгорная гораздо больше Кати походила на аристократку. Изящная, золотоволосая, зеленоглазая, она с пяти лет занималась художественной гимнастикой и постоянно ездила на соревнования, почти всегда занимая призовые места. Наташу Подгорную все считали настоящей красавицей. На школьных вечерах именно она открывала концерты, летая над сценой то с лентами, то с мячиком, то с обручем или булавой. Воздушная, яркая, она всегда срывала шквал аплодисментов и исчезала за кулисами, провожаемая восхищенными взглядами зрителей.
Катя не любила ее. Сама не могла сказать – за что именно. Ведь Наташа, если честно, ничего плохого ей не сделала. И держалась Подгорная всегда отстраненно, не имея в классе подруг. Что понятно. Слишком часто она отсутствовала, слишком плотно расписаны дни, ни минуты лишней на дружбу или встречи вне школы.
Но… Наташка не имела права быть такой… такой красивой! Почему не у Кати зеленые глаза и легкие золотистые кудри?! Почему она, Катя, не умеет так ослепительно улыбаться, а в ее взгляде нет Наташиной безмятежности? Это… несправедливо!
И Катя, порой стыдясь себя, радовалась Наташиным тройкам по математике и физике, ее неуверенным и невнятным ответам. Ядовито думала, провожая глазами опечаленную очередной тройкой школьную знаменитость: «Так тебе и надо! Это не ножками на сцене дрыгать и ленточками размахивать!»
Единственное, в чем Катя невольно отдавала однокласснице должное: Наташа не задавалась. Будто и не существовало ее грамот, кубков и медалей, будто не было в городской прессе хвалебных статей в ее адрес – как же – олимпийская надежда! – а по телику не показывали отрывки из ее выступлений.
«Зато она троечница, – с мрачным удовлетворением подумала Катя, неприязненно рассматривая хрупкую фигурку. – И дура, наверное. Непонятно, чего ради Васька около нее вертится. Конечно, Натка – смазливая…»
Катя зажмурилась и даже головой потрясла: не хватало еще завидовать этой… этой… ящерице зеленоглазой, вот! И засмеялась: Подгорная действительно походила на ящерицу. Видела как-то Катя в Крыму такую, ящерица дремала на камне, грелась на жарком солнышке – гибкая, изящная, ярко-зеленая, совсем как Наташкины глаза. И исчезла мгновенно, едва Катя протянула к камню руку. Фу! И что она привязалась сегодня к Подгорной?! Нужна ей Наташка сто лет, как же…
– Ты что фыркаешь, как еж? Случилось что-то? – Лена внимательно смотрела на подругу.
– Вот еще, – передернула плечами Катя. – Просто я с утра с мамой поцапалась. Прикинь, она снова не дала мне накраситься перед школой! У нее совершенно ископаемые представления обо всем, а уж о косметике… Как мне надоели ее нотации, ты бы знала!