- Вы были знакомы?
- Да. – Женщина кивнула, но тут же смутилась, оглянулась на мужа за своим плечом. Принялась объяснять: - Как сказать знакомы? Мы с Александром Гавриловичем встречались несколько раз на совместных мероприятиях. Вы же знаете, он любил общаться с сотрудниками и их семьями. Он был очень душевным и отзывчивым человеком.
Я уже смотрела не на женщину, а на мужчину за её спиной. Тот тоже на меня смотрел, и взгляд его был… извиняющимся, что ли? Дмитрий Абакумов был управляющим самого крупного по стране филиала компании отца. Талантливый, успешный, подающий с каждым годом всё больше и больше надежд. Дмитрий Алексеевич знал себе цену, выглядел горделиво и вёл себя чуть вальяжно с большинством людей, что встречал. Я прекрасно знала, что одно время отец всерьёз раздумывал о том, чтобы назначить Абакумова своим личным замом, это открыло бы перед Дмитрием Алексеевичем колоссальные перспективы. Но повышения так и не случилось, оно застопорилось, и никто не понимал причины. Абакумова ценили и не раз пытались переманить на другую работу, но он отказывал. До сих пор. Все эти странные решения и непонятные телодвижения неизменно удивляли, всех без исключения, кроме меня.
Я отвела глаза от лица Дмитрия Алексеевича, а его жене вежливо кивнула.
- Да, мой отец был именно таким. – Мои губы тронула дежурная улыбка. – Спасибо, что пришли проводить его в последний путь. Мы это ценим.
Не знаю, кто это «мы», но я произнесла это с особым официозом, и направилась дальше. У меня не колотилось сердце, не горели щёки, и не щипало уши от стыда или волнения. Я просто ушла. Наконец дошла до стеклянных дверей, толкнула их и вышла в сад. Воздух показался мне прохладным, я сделала глубокий вдох и зажмурилась.
- Я хочу, чтобы все ушли, - проговорила я твердо, когда двери за моей спиной закрылись как бы сами по себе. Я знала, что это не так. Я знала, что, как только я покину гостиную, рядом со мной, точнее, за моей спиной, возникнет Пал Палыч, начальник охраны отца. Он появился в нашем доме лет пятнадцать назад, я была подростком, и с тех пор, кажется, никуда и не отлучался. Так же, как и Шура. Стал неизменной частью этого дома, нашей семьи. Просто всегда был рядом. До смерти отца, был его тенью. Кажется, отныне станет моей.
Кто хотел стать богатой наследницей? Жить во дворце, с прислугой и охраной? Могу вам сказать откровенно, ничего завидного в этой доле нет. Последние три дня у меня чёткое ощущение, что я больше никому в этом мире и не нужна, только домработнице и охраннику. Богатая девочка и две её тени. Даже при мысли об этом становится одиноко до чертиков, а я так живу.
- Хочешь, значит, уйдут, - проговорил Рыков басом. Мужчиной он был роста невысокого, но зато комплекции выдающейся, и бас имел завидный, с рокочущими, опасными нотками.
Я сделала несколько шагов в сад, затем обернулась. И у меня неожиданно вырвалось:
- Пал Палыч, не пускай ко мне никого. Я не хочу… Слышать больше не могу всех этих сочувствующих речей.
Рыков внимательно смотрел на меня. Уточнил:
- Никого?
Я сомневалась всего секунду, затем повторила:
- Никого.
Пал Палыч вошёл в дом через те же стеклянные двери, прикрыл их за собой, и я знала, что через них в сад больше никто не выйдет, при всём желании.
Я долго сидела в саду, в беседке. Дождь прекратился, я дышала влажным, наполненным ароматом цветов, воздухом, теребила золотой кулончик на шее, и наблюдала за тем, как разъезжаются гости. Деревья мешали видеть полную картину, но отъезжающие практически один за одним, автомобили, я видела. И мне становилось легче. Легче, легче, до какого-то момента. Люди в доме мне мешали, раздражали своим сочувствием, искренним или нет, я хотела остаться одна, в тишине, а потом… потом мне пришло в голову, что одиночество и тишина – это теперь надолго. Люди разъедутся с похорон по своим домам, по своим жизням, в которых ничего не изменилось, а я останусь в этом огромном доме, не зная, что предпринять, чтобы вернуть хоть крупинку прежнего счастья, прежнего спокойствия. Отлично понимая, что ничего уже не вернуть.
- Выпей. – Когда я вернулась в дом, дождавшись, когда всё окончательно стихнет, и, успев немного замерзнуть на прохладном после дождя ветре, ко мне тут же подошла Шура. Поставила на столик передо мной чашку с горячим чаем. Поставила, вздохнула и присела рядом. Сказала: - Ромашку тебе заварила. Чтобы уснуть спокойно.
В гостиной был заметен беспорядок. Нанятые специально на этот вечер официанты, успели прибрать со столов грязную посуду, но в гостиной, обычно идеально прибранной, чувствовалось совсем недавнее присутствие большого количества людей. Я неспешно обводила взглядом комнату. Конечно же, взгляд сам собой остановился на портрете отца. Сердце болезненно сжалось. Сжалось, и мне тут же захотелось плакать. Это происходило уже третий день. На какие-то минуты, мгновения я отвлекалась, забывала, до сих пор не верила в свою потерю, а потом меня в одну секунду накрывало осознание, и к горлу подступал болезненный комок. Я до сих пор не могла понять, как же мне жить дальше. Без отца. Без человека, который всю жизнь был рядом со мной, каждый день, любил, заботился и оберегал. Несправедливо. Несправедливо оставлять человека одиноким, одного в целом мире.