– Наташ, а проект давно начался?
– Полгода уже работаем. А всего он рассчитан на два года.
– А другие пять продюсеров, они кто?
– В основном, русские девушки, живущие в Германии, у которых оба языка в совершенстве.
– Так как же так вышло, что не нашлось ещё одной, шестой?
– Так, дорогая. Мы с тобой вчера уже об этом говорили. Считай, что тебе просто повезло. Ты мне веришь? Мы из тебя крутейшего продюсера сделаем!
Я вздохнула. По-немецки помню лишь приветствия и фразу «Ву из ди банк», что означает: «Не подскажите, где банк?» Английский на среднем уровне. Никакой там спецшколы или хотя бы стажировки в Штатах.
Я решила, что полечу в эту командировку несмотря ни на что. Потому что терять мне нечего. А пока продолжала снимать сюжеты о нелегкой жизни коров и страусов зимний период.
После обеда позвонила Наташа.
– В шестнадцать ноль-ноль зайди к Андрею Игоревичу.
Сердце ёкнуло. Неужели всё отменяется? Такого стремительного падения с небес на землю я просто не переживу.
На этот раз Андрей Игоревич был одет в элегантный костюм самого большого размера, идеально, впрочем, сидевший на его тучной фигуре. Волосы причёсаны, румяная физиономия гладко выбрита. Совсем другой человек, честное слово!
– Садись, – велел он. – Ну, как идёт подготовка к командировке?
– Полным ходом! Читаю книги о живой природе Приморья, повторяю английские времена, – отрапортовала я.
– Это хорошо. У меня для тебя будет ещё одно ответственное задание.
– Внимательно слушаю.
– Насколько мне известно, твой отец не последний человек в военно-морском флоте.
Мне стало приятно. Надо же, оказывается, шеф интересовался моей биографией.
– Это так.
– Ты можешь попросить отца, чтобы нашей камчатской группе разрешили съёмку на военно-морской базе?
Вот это поворот.
– Но Андрей Игоревич, вы ведь говорили, что немцы снимают сериал о дикой природе.
– Хм. Но они же сотрудники телеканала. Им тоже хочется привезти на студию побольше материала. А мы, в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы они остались довольны. Мы их русские продюсеры. Тебе Городнюк говорил, чтобы ты по пять сюжетов из каждого колхоза привозила?
– Говорил.
– Ну вот и с немцев требуют стендап Макса Хьюмана на фоне подводной лодки. Твой папа сможет это организовать?
Я вздохнула.
– Это не так-то просто. Туда наши-то съёмочные группы не всегда пускают. Давайте не будем гадать. Я позвоню папе и сообщу вам о результатах.
– Позвони сейчас, будь добра, – потребовал Жуковский.
– Хорошо, – обречённо кивнула я. Очень надеялась отложить этот непростой разговор до вечера. – Но можно мне хотя бы уединиться?
– Это можно, – милостиво согласился Андрей Игоревич. – Но через полчаса жду тебя у себя в кабинете.
На моё счастье, папа взял трубку почти сразу.
– У меня к тебе огромная просьба, – сразу сказала я. – Понимаешь, мне предложили работу моей мечты, а потом у руководства возникла ко мне просьба. Напрямую она с проектом не связана, но думаю, что это может повлиять.
Папа выслушал меня, ничего не сказал и пообещал дать ответ вечером. Жуковский велел явиться утром к нему с ответом.
Вечером в сотый раз пересматривали с Маришкой сериал «Доктор Хаус», а Серж мирно дремал в стареньком кресле.
Нас прервал звонок от папы.
– Я вынужден тебя разочаровать, – сказал он. – Съёмку организовать не получится. Объект секретный. Ну никак.
– Но пап!!! – чуть не заплакала я. – А вдруг меня теперь не возьмут в проект?
– Если ценят как профессионала, возьмут, никуда не денутся. А если нет – зачем тебе нужен такой проект? Тогда получается, тебя только из-за папы и взяли.
Я вдруг совершенно спокойно поняла, что он, как всегда, прав. Была в нашей жизни одна история, после которой я дала себе слово не донимать папу абсурдными просьбами. Этот случай я вспоминаю со смешанным чувством стыда (за свои капризы) и восторга (от осознания того, что я папе всё-таки дороже всего на свете).
Мне было тогда пятнадцать. Я училась в десятом классе самого крутого в городе лицея, жила в историческом центре безумно красивого Калининграда, почти напротив областной Думы, в доме, похожем на замок, в комнате, о которой мечтает любая девочка-подросток.
У меня была всего одна проблема – мне казалось, что меня никто на этом свете не любит. Никому я не нужна. Что мама не понимала меня никогда, что друзья перестали меня понимать, что брат ещё слишком мал, чтобы понять, что Игорь, первая любовь, думает, что любит меня, а на самом деле это он только думает (кто был подростком, тот поймёт, как же сильно мне хотелось шагнуть вниз с подоконника одного из этих чудесных арочных окошек). Собственно, от этого шага удерживало только одно. Я подозревала, что один человек всё-таки расстроится. Мой папа.