— Я постараюсь.
Тут она почувствовала легкое прикосновение его губ на своем затылке. Грешный жар охватил ее, и она ахнула от неожиданности.
Ханна развернулась, готовая отругать его. Но он уже ушел. Она всматривалась в сад, но его нигде не было.
— Почему ты одна, Ханна?
Маркиз Ротбурн подошел к ней, закончив разговор с ее братьями.
Ханна молилась, чтобы он не заметил ее горящих щек.
— Прошу разрешения удалиться, — спокойно сказала она. — Вечер был таким долгим. У меня болит голова, и мне нужно прилечь.
— Хочешь, чтобы я послал служанку за лекарством? — спросил он, забеспокоившись.
Ханна покачала головой:
— Нет, не думаю, что это один из моих приступов. Но пожалуйста, папа, я очень устала.
Ее отец предложил ей руку:
— Прогуляйся со мной несколько минут, сделай милость.
Ханна заподозрила, что ее отец хочет с ней что-то обсудить. Он вывел ее с террасы и повел по гравиевой дорожке к розовому саду ее матери. Ханна подняла глаза, чтобы посмотреть на блестящие звезды, пожалев, что не прихватила с собой шали.
Ее кожа все еще помнила прикосновения лейтенанта, мысли в ее голове путались. Этот мужчина пробудил в ней беспокойство, и ей это не нравилось. Каждый шаг, по мере того как она шла, отдавался в ее теле какой-то тревожной болью.
Что он с ней сделал? И если ей понравились его прикосновения, значит ли это, что она распутна?
Они шли через сад к конюшням, под ногами у них хрустел гравий. Ханна поймала себя на том, что сравнивает своего отца с лейтенантом Торпом. Джеймс Честерфилд, маркиз до кончиков ногтей, был высокомерен почти со всеми, но не с дочерью. Он никогда не отступал от правил приличия. Лейтенант Торп, напротив, был безрассуден и явно равнодушен к мнению окружающих.
Молчание ее отца затянулось, и Ханна попыталась угадать причину:
— Ты отклонил еще одно предложение руки и сердца, не так ли?
Джеймс помолчал.
— Еще нет. Но барон Белгрейв просил разрешения зайти ко мне завтра.
Это ее не удивило, но она решила, что лучше всего будет дать ему знать о своих чувствах.
— Я не хочу выходить за него, папа.
— Он владеет огромным имением, и у него прекрасное происхождение, — возразил отец. — Кроме того, похоже, он питает к тебе искренний интерес.
— Что-то в нем меня беспокоит. — Ханна помолчала, пытаясь подобрать верные слова. — Я не могу этого объяснить.
— Это недостаточная причина, чтобы отклонить его предложение, — запротестовал маркиз.
Ханна это понимала, но рассчитывала, что отец станет на ее сторону.
Джеймс взял ее за руку и легонько сжал, глядя на нее без улыбки. Серые тени искажали его бородатое лицо, волосы серебрились в лунном свете.
Он повел ее назад в дом, где они миновали бальную залу, полную гостей, проводил в ее комнату и пожелал спокойной ночи.
У двери он смущенно добавил:
— Леди Уайтморская сегодня днем принесла имбирного печенья. Я велел служанке отнести несколько штук в твою комнату. Только маме не говори. — Покачав головой с неодобрением, он добавил: — Женщина в ее положении должна быть осмотрительной и не надрываться у плиты, словно обыкновенная служанка.
Действительно, жена ее брата Эмили очень увлеклась выпечкой в последние несколько недель.
Стивен потакал своей жене, позволяя ей делать все, что она захочет, во время беременности.
Действуя интуитивно, Ханна на мгновение проскользнула в свою комнату и вернулась с двумя имбирными печеньями. Она вручила их отцу, который тут же с наслаждением их и съел.
— Если увижу Эмили, передам ей, что они тебе очень понравились, — улыбнулась она.
Он поморщился:
— Ей не следует торчать на кухне. У нее опухают щиколотки. Она сама в этом призналась. Если увидишь ее, вели ей почаще отдыхать.
— Хорошо, — пообещала Ханна.
После того как отец ушел, Ханна позвонила служанке. Она села у своего туалетного столика, ее головная боль не утихала, а, казалось, наоборот, становилась все сильнее.
Ханна помассировала виски в попытке унять боль.
Она думала о том, как мало в ее жизни зависит от нее. К этому ей уже следовало бы привыкнуть. Ее мать принимала все решения относительно ее гардероба и того, какие балы и обеды ей нужно посещать. Кристин контролировала то, что она ест, какие визиты наносит… даже то, когда ей надлежит ложиться спать.
Ей так хотелось быть самостоятельной. Она понимала, что ее мать заботится о благе своей дочери, но в родительском доме все больше чувствовала себя так, словно находится в тюрьме.