Я не проплакала и полминуты, как вдруг меня сзади обняли, и я ощутила извиняющийся поцелуй в волосы.
— Слава, милая, прости меня… не плачь, пожалуйста…
Я обернулась и зарылась залитым слезами лицом в его рубашку:
— Ненавижу тебя!
Рядом раздался папин голос:
— Перевожу: люблю тебя до безумия, но ты же, мерзавец, ещё два часа назад должен был попросить прощения! От себя добавлю: даже если ты не виноват.
Я метнула на папу страшный взгляд. Он усмехнулся и снова ушёл на кухню.
— Слава, милая, прости меня, я услышал, как ты говоришь, что любишь его, и чуть с ума не сошёл! Я же не знал, что ты говорила с ним, как с братом. Твой отец объяснил мне, но тогда, — Адрей покачал головой: — Мне просто невыносима мысль, что когда-нибудь ты уйдёшь от меня, и я…
— Да никогда я от тебя не уйду, — обиделась я. — Я с тобой навсегда! Я люблю тебя больше всего на свете! Ох, какой же ты глупый!
— Просто идиот, — согласился Андрей, прижимая меня к себе. — Но я тебя так люблю, как никто и никогда любить не сможет!
— Глупый, — повторила я. — Но вареники у тебя — просто объедение!
Андрей засмеялся довольно:
— Кушай, милая, кушай, давай, я вытру тебе слёзы…
— Только спать ты всё равно будешь в другой комнате!
— Это будет мне наукой, — серьёзно сказал Андрей.
А потом улыбнулся.
Я проснулась как от толчка и даже подскочила в постели. И сразу поняла: что-то случилось. Что-то ужасное с кем-то дорогим. Уверенность была такой абсолютной, что мои мысли сразу метнулись к Адрею, но с ним было всё в порядке, я почувствовала. Как и с Ладом, Алилой… Что-то подсказывало: ищешь не там! Я переключилась на папу, маму и брательников, даже для Лариски место нашлось, правда, в виде приложения к Олежке. Но и там всё было тихо. А я ведь понимала каким-то шестидесятым чувством, что медлить нельзя, что-то нехорошее происходит!
И вдруг шестьдесят первое чувство подсказало: "Танислав". Но ему же ничего не угрожает! Чувство № 61 продолжало настаивать: "Тем не менее, это он". Я засомневалась, но назойливое чувство строго поинтересовалось: "Ты тут ещё долго рассиживаться будешь?!"
Я вняла голосу рассудка и откинула одеяло. Но тут же вспомнила, что Тан о-очень далеко! Я уже было дёрнулась бежать к Адрею, но тут мне пришла на ум цитата из "Руководства": "Самостоятельное перемещение в пространстве на длительные дистанции — 8 месяцев и полуобморочное состояние". И чтоб я, на одну восьмую хаклонг-долгожитель, да не сумела наплевать на это самое гипотетическое состояние и не прорвалась чрез миры и пространства к безответственному, но такому замечательному старшему брату?! В приливе энтузиазма я подобрала коленки, зажмурилась и отчаянно пожелала оказаться поближе к Тану… и грохнулась на пол.
Я кратко выбранила себя за недоразвитую координацию движений, поднялась на четвереньки и обнаружила, что больше не нахожусь на даче. Я оказалась в какой-то полутёмной комнате — освещалась только кровать под балдахином. Возле неё стояла женщина, она обернулась в мою сторону, очевидно, на звук.
— Сения? — удивилась я, всё ещё не веря в свои возможности.
— Ты! — шёпотом взвыла она, подскочила ко мне, схватила и дёрнула вверх, так что я подскочила над полом. — Ты! Маленькая мерзавка! Ты ещё явилась сюда!
— Ты чего? — обалдела я.
— Из-за тебя Тан умирает! — она оттолкнула меня. — Ну почему ты его прогнала! Тебе сложно было потерпеть его рядом? Да, он не в себе, но так влюблён в тебя!
— Стой! — подскочила я. — Я ничего не понимаю! Что с Таном?!
Сения кивнула на кровать.
— Он принял яд. Вытащил из папиных запасов самый смертоносный, — она заплакала, слёзы мгновенно сделали её лицо мокрым и жутко блестящим в тусклом свете лампы. Секунду я смотрела на неё, потом одним прыжком преодолела расстояние до кровати, взлетела на неё…
Тан был страшного зелёного цвета. Но всё равно оставался безумно красивым. И это из-за моей глупости — любимая девушка мало того, что оказалась сестрой, так ещё сначала пообещала не бросать его, а потом прогнала!
И сейчас он, кажется, собирается уйти навсегда.
— Тан, — тихо позвала я. Наклонилась над ним и снова позвала: — Тан…
Он даже не открыл глаз. И тогда я закричала, заколотила кулаками по подушкам и по его груди:
— Тан! Не смей! Слышишь! Не смей умирать! Пожалуйста, пожалуйста! Как ты мог поверить, что я тебя действительно прогоняю, ты мне очень дорог, я говорила глупости, ну пожалуйста, не умирай, нет, ну пожалуйста! Тан! Меня бросаешь с твоей смертью на совести, да?! — попыталась я наехать, чтобы хоть как-то привести его в чувство, но тут же сникла, чувствуя, как слезинки скатываются из уголков глаз: — Та-аан… ну не умирай, пожалуйста…