Глазки у Димыча заблестели, а дыхание участилось, из чего я сделала вывод, что мои аргументы произвели на него впечатление. Правда, он еще сомневался, для порядку:
— А это не того… Не совпадение?
— Гарантия — девяносто девять процентов, — заявила я самым безапелляционным тоном. — И вот что… Некая Инесса в окружении твоей Власты, часом, не наблюдалась?
Димыч уставился на меня, как новообращенный на живого Мессию:
— Без понятия… А кто это такая?
— Одна старушенция, — слегка приоткрыла я завесу секретности, — которую тот, кого ты ласково называешь Маратиком, третьего дня порешил.
— А ее-то за что? — затаил дыхание Димыч.
— Могу только догадываться, — я целенаправленно набивала себе цену, однако же в конце концов поделилась с Димычем своими догадками совершенно безвозмездно.
— Ну и дела, — покачал он головой и завел машину.
Остаток пути до фазенды мы провели в размышлениях. Причем каждый — в своих. А остановились только однажды, у небольшого придорожного магазинчика. Димыч купил там килограмма два сосисок, бутылку кетчупа и пачку чая.
— Это на ужин, — пояснил он рассеянно.
А уже через четверть часа мы были на месте. В каком-то дачном поселке на отшибе. Причем довольно-таки задрипанном. С домиками-скворечниками и похилившимися заборчиками. Точь-в-точь, как у нас под Чугуновском. В тех краях, где судьба в недобрый час свела меня с Катькой Пяткиной.
— Вот здесь и поселимся, — Димыч показал на неказистую халупу о трех окошках, но с верандой. — Это мое наследство от прабабушки.
— Ну ты — Рокфеллер, — хихикнула я, потягиваясь. — Неужели это все твое?
— Не, на двоих с сеструхой, — уточнил Димыч и, не обращая ни малейшего внимания на мои едкие замечания, достал из-под крыльца ключ и отпер висящий на некрашеной двери амбарный замок.
— Заходи, — обронил он на ходу и тут же начал распоряжаться. — Так, ты будешь спать вон на том топчане. А я на веранде, на матрасе… Теперь насчет ужина. Газа здесь, как ты понимаешь, нет, разожжем во дворе костер и устроим небольшой пикничок…
— Ага, барбекю, — ввернула я, брезгливо принюхиваясь к затхлым тряпкам на топчане. — Слушай, а твоя прабабушка… Вы ее хотя бы похоронить не забыли?
Но Димыч меня уже не слушал, потому что деловито орудовал во дворе. Сооружал костер из подручных средств. А совсем скоро я заметила в его руках шампур, на который он нанизал купленные по дороге сосиски и тут же возложил их над огнем. Запахло не то чтобы очень аппетитно, но вполне съедобно. Я подумала-подумала и присоединилась к Димычу, тем паче что у костра не так кусали комары.
Уже потом, когда я с пятой или шестой по счету сосиской расправлялась, Димыч неожиданно спросил:
— А тебе-то эта Катька кем приходится?
— Никем, — пожала я плечами.
— А зачем же тогда ты в это ввязалась?
— Да так… Решила сбежать от климакса. — По всей видимости, из-за того, что я облопалась сосисок, кровь отлила у меня от головы к желудку, а иначе разве бы я призналась?
— И куда?
— Что куда?
— Ну, куда сбежать?
— Наверное, к маразму, куда же еще? — вздохнула я горестно, примериваясь то ли к шестой, то ли к седьмой сосиске. — Другой-то дороги пока не проложили.
Глава 17
БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ ПОЕМ МЫ ПЕСНЮ
— Да-а, впечатляет! — глубокомысленно изрек Димыч, когда мы поравнялись с покривившейся стелой, символизирующей въезд в славный град Чугуновск, и даже притормозил у обочины. Видимо, от избытка чувств.
— Еще бы! — фыркнула я.
Что и говорить, там было на что посмотреть. Особливо свежим глазом. Один герб, состоящий из изображения белки, чей-то зловещей волей помещенной в шестеренку, дорогого стоил. Под гербом хотя и с трудом, но все еще читалась витиеватая старославянская вязь «Добро пожаловать в город Чугуновск», а также корявая самодеятельная приписка неизвестного хохмача «город-герой». Дальше шел указатель, содержащий сведения, в каком направлении и в скольких километрах располагаются ближайшие к Чугуновску культурные центры, поперек которого чья-то неутомимая рука начертала ура-патриотическое «Чугуновск — столица мира».
Правда, я все это видела в тысячу первый раз, а потому остроты ощущений не испытывала. В отличие от Димыча, который так прямо и ухохатывался. И вообще это его идея была — проведать Катькину бабку с целью выяснения Катькиной же дальнейшей судьбы. Что касается меня, так я в Чугуновск не рвалась и тоской по родине не страдала, а потому вся эта тупая наскальная живопись приступов умиления во мне не вызывала.