— Ты что плетешь? — снова возник за моей спиной Димыч.
Я шикнула на него:
— Молчи, тебе слова не давали…
А Лили сильно изменившимся голосом осведомилась:
— Какой еще привет? От кого?
— Как от кого? От любимого, конечно. Уж очень сильно он по тебе скучает. Так прямо и велел передать.
— Все понятно, — зыркнула на меня злющими глазами Лили и, стремительно крутанувшись на каблуках, оказалась к нам с Димычем задом, а к своей корпоративной камарилье — передом. И давай распекать ее на все корки: — Что это тут за сборище, спрашивается, а? Заняться нечем? Быстро по своим рабочим местам, я сама здесь разберусь! Бездельники!
Бездельники робко поджали хвосты и незаметно рассосались по кабинетам и коридорам, оставив нас с Лили с глазу на глаз. Если не считать Димыча. Персоной которого моя бывшая закадычная подружка тут же заинтересовалась:
— Так, а это еще кто такой?
— Мой старый боевой товарищ, — отрекомендовала я ей Димыча в тех же выражениях, что и Маоисту во время нашего недавнего визита в Чугуновск. Точнее даже сказать, вчерашнего, хотя из-за всех этих перипетий время так спрессовалось, что день за год идет.
— Да, очень старый, — ехидно хмыкнула Лили, сделала шаг в нашем направлении и напряженно застыла. — Руки распускать не будете?
Я торжественно пообещала и пальцем к ней не прикасаться.
— Да? — Кажется, она все еще сомневалась. — А как же в прошлый раз?
— Извини, сама не знаю, что на меня нашло, — публично раскаялась я.
— Допустим, — она все еще сохраняла приличную дистанцию. — А чего же ты теперь хочешь? Ведь твоего благоверного у меня нет.
— Поговорить, — немудрено ответствовала я.
— Господи, да о чем? — Невооруженным глазом было заметно, что Лили вовсе даже не сгорает от желания поболтать со мной, как некогда на моей кухне в Чугуновске.
— О хламидиозе, — некстати встрял в эту светскую беседу Димыч, которому надоели наши реверансы.
— Заткнись, — посоветовала я ему сквозь зубы.
А Лили снова занервничала:
— Слушай, кто это все-таки такой? Он мне не нравится.
— Не обращай на него внимания, — посоветовала я ей, — он совершенно безобидный.
— Безобидный? — Она и в этот раз мне не поверила. — Чего вы все-таки хотите, никак не пойму?
— Я же сказала, поговорить. Узнать, например, как ты сама здесь очутилась? Ты что же в нашей, чугуновской больнице больше не работаешь? — Я старалась общаться с ней в той же манере, в какой психиатры беседуют со своими пациентами. По крайней мере в кино, потому что личного опыта в этой области, к моему большому счастью, у меня до сих пор не было. Хотя при нынешней жизни загадывать наперед я бы не стала. Как говорится, от сумы и от тюрьмы…
— Нет, я оттуда уволилась, — поджала губы Лили, — и перешла сюда. И ничего сверхъестественного в этом нет, потому что высококвалифицированные специалисты, слава богу, везде требуются. — Она не сказала, «в отличие от некоторых», но стопроцентно подразумевала это. И к этим «некоторым» несомненно относила в первую очередь меня, любимую — тихую неудачницу, прозябающую на кухне, пока муж на стороне водит шашни с ее лучшей подружкой.
— Так ты что, ее знаешь? — снова стал напирать на меня озадаченный Димыч.
— Знаю не знаю, какая разница, — отмахнулась я от него. Лезет тут, мешает выяснять отношения.
— Да уж, молодой человек, не вмешивайтесь, пожалуйста. — Лили тоже не отказала себе в удовольствии слегка укоротить моего «старого боевого товарища». — Мы как-нибудь без вас разберемся.
— Ладно, разбирайтесь, только недолго, — разрешил Димыч и обиженно засопел мне в затылок.
— В общем, так, Надежда, давай без обид. — Лили из кожи вон лезла, стараясь произвести впечатление женщины суровой, но справедливой. — Что было, то было, быльем поросло. Согласна, я поступила не очень хорошо, но кто из нас не без греха? И потом, не стоит преувеличивать и придавать такое большое значение этой, в сущности, невинной интрижке. Да твой Маоист — сущее дитя, потому что сходил налево в первый и последний раз. Можно сказать, прививку получил, больше уже ни на кого, кроме тебя, не позарится. И будете вы, как в сказке, жить душа в душу и умрете в один день. И похоронят вас на Чугуновском кладбище, в одной могилке.
Я так растрогалась, что чуть на шею ей не кинулась, а Димыч оторопело почесал за ухом:
— Слышь, Надюха… Так это, что ль, она и есть? Зазноба твоего голодающего?
— Она и есть, — вздохнула я не то чтобы горестно, но и без радости.
— Нормально, — хмыкнул Димыч, — а я-то думаю, откуда они друг друга знают?