Кроме того, сезон дождей вот-вот должен был начаться - на горизонте, со стороны едва видной полоски гор, уже клубились тучи. Солнце палило нещадно, словно зная об этом и единственное, чего мне хотелось - уйти в парк. Геграфия в голову совершенно не лезла. Особенно потому, что Малкольм со мной не разговаривал и было вдвойне печально.
Поэтому, когда раздался стук в дверь, я даже обрадовалась - вскинула голову, не сдержав улыбку. Один из остающихся в поместье слуг заглянул в библиотеку, нашел глазами отца и тихо спросил:
- Вашество, в городе... Не примете ли просителя?
Потом покосился на нас, навостривших уши, и добавил:
- В кабинете.
Недоуменно вскинув брови, отец тяжело встал из кресла и, опираясь на трость, вышел, кивнув Малкольму:
- Пойдем.
Антония только завистливо проводила его глазами. Я выудила из-под верхней юбки модный журнал, тут же уткнувшись в него и не обращая внимания на сестрицу.
- Странно, что может случиться? - задумчиво спросила саму себя она, вставая и подходя к дверям. Неуверенно коснулась рукой двери.
- Не зли отца, - недовольно попросила я, отвлекаясь от выкройки модного платья. Швея оставалась в доме круглый год - уступка отца. Иногда я думаю, что он платил ей только за то, чтобы я не путалась под ногами. - Это не твоего ума дело.
- А что тогда моего? - видимо, вспомнив тяжелую отцовскую руку, Антония отошла от двери и вместо этого распахнула настежь окно в надежде услышать, о чем говорят в кабинете. Ворвавшийся горячий ветер поднял аккуратно сложенные на столике листы и разбросал их по библиотеке. Не обращая на это внимание, сестрица едва не по пояс высунулась из окна, но, видимо, ничего не услышала, потому что повернулась ко мне и уже гораздо злее спросила: - Хлопать глазами перед принцем, словно тупая овца? Или таскаться ночами к нему в спальню?
Я вскинула на нее глаза, задетая намеренной грубостью этих слов. Антония могла быть очень злой, если что-то шло не по ее плану. И совершенно равнодушной - если не интересовалась предметом. Живя с ней, я научилась отбиваться, но с этими словами в душе поднялся гнев. Да, я все еще, несмотря ни на что, мечтала о ябе Волкане - хотя теперь к мыслям о нем добавилась нотка страха, которая лишь добавляла остроты.
- Думай, что говоришь! - попросила я, сдерживая первый порыв оттаскать сестрицу за волосы. - Ты ничего не знаешь!
- Я видела, как он выставил тебя из комнаты в одной ночнушке! - издевательски пропела Антония, закрывая окна и собирая листы с пола. Глаза сверкали зло и насмешливо. - Думаешь, не знаю, зачем ты к нему ходила? Да если бы отец...
- По крайней мере, я способна на это! - выкрикнула я, вскакивая и сжимая руки в кулаки. Меня била дрожь от несправедливости обвинений, от неожиданной обиды за злые слова. - А ты так и останешься старой девой!
- Шлюха! - выплюнула почти с удовольствием Антония, бросаясь ко мне.
- Синий чулок! - взвыла я, вцепляясь в ее волосы.
Последний раз мы дрались, когда нам было шесть - из-за красивой фарфоровой куклы, в итоге разбитой отцом на мелкие кусочки. С тех пор мы старались, чтобы наши интересы не пересекались, потому что знали, что в итоге останемся ни с чем. Я научилась игнорировать издевки сестрички, она старалась контролировать свой дурной язык. Но сегодня, видно, коса нашла на камень. Антония ненавидела свое положение - при том, что отец учил ее как Малкольма, ей не было позволено и пятой части того, что мог брат. А я не собиралась дать ей разрушить сладкие воспоминания, которые могли помочь пережить осень и зиму. Поэтому ни одна из нас не собиралась останавливаться. Мы с упоением вцепились друг другу в волосы, награждая самыми нелестными эпитетами, и рухнули на ковер.
Разнимали нас слуги - к тому времени мы уже успели оставить друг на друге по паре отметин. Я щеголяла вырванным клоком волос, исцарапанными руками и разбитой губой (это уже не сестрица, это я ударилась о ножку стула), Антония - внушительным укусом на руке и исцарапанным лицом. Мы бы продолжили, но вернулся отец, после чего уже речь шла не о наших обидах. Мы были окачены холодной водой, выпороты (сначала я, потом Антония) и отправлены по своим комнатам.
Зареванная и злая, я уставилась на себя в зеркало. Особенно расстроили волосы - уложенные утром в простую, но изящную прическу, они растрепались и висели паклей, а в кулаке вообще зажата целая прядь. Я расстроено приложила ее к голове и слезы потекли с новой силой.
- Ты истеричка, знаешь об этом?! - выкрикнула в пустоту. Слева, из-за стены донеслось глухое:
- А ты курица!
Я возмущенно фыркнула, но сил на продолжение скандала уже не было и мы затихли. Вскоре пришла служанка - приводить меня в порядок. Сменив платье и заново уложив волосы, я немного успокоилась и, приложив к губе лед, улеглась на кровать.