Все было неправильно! Ей лгали! Всю ее жизнь ей лгали! Тае невыносимо хотелось прийти домой, и крикнуть матери, что та ей врала, и ударить отца, сильно, так, чтобы очки разлетелись осколками. Он говорил ей, что делает это, потому что любит ее — а это преступление, за которое сажают в тюрьму! Мама говорила, что она плохая, а это не так! Она не плохая, и не вредная, и не гадкая! И неправда, что в Америке плохо! И неправда, что чужие будут обращаться с Таей хуже, чем родные! Туу-Тикки даже не любит ее, просто заботится, но она добрее, чем мама! Почему так?!
Тая швырнула медведя через всю комнату. Он ударился о стену и упал с мягким звуком, задев фиолетовую лиану на окне. Лиана качнулась и замерла. Тая упала на бок, вцепилась зубами в подушку и зарыдала еще горше.
Тая привыкла к тычкам, пинкам, ударам, подзатыльникам от родителей — просто так, пóходя, почти без причины. Она привыкла, что взрослые — это опасность. Она знала это всем телом. Но за последние пять дней ни одна рука не прикоснулась к ней, чтобы причинить боль. Даже руки врача были добрыми. Даже медсестры извинялись, когда брали кровь, и даже это они делали почти не больно. Никто не кричал на Таю, никто ни в чем не укорял ее, никто ни разу не назвал ее никчемной дурой. Даже когда Туу-Тикки объясняла, что Тая пропустила эпизод в книге и пересказывала его, она не сказала, что Тая тупая. Даже когда Тая ошибалась в произношении, читая упаковку на линзах, Туу-Тикки не сказала, что она никчемная бездарь — просто поправила.
Тая еще глубже зарылась в подушку и завыла. Ей было невыносимо больно, и она не знала, что делать с этой болью. Она кусала и кусала себя за руку, пока не почувствовала вкус крови на языке.
Наконец девочка обессилела и просто лежала, вздрагивая. Ныла рука, ныло внизу, и очень хотелось пить. За окном повисли сумерки — солнце уже опустилось за горизонт. Болело в груди. Тая, двигаясь, как глубокая старуха, сползла с кровати. Подошла к медведю, обняла его, шепотом попросила прощения. А потом направилась в ванную.
Она долго умывалась холодной водой, стараясь скрыть следы того, что она плакала. Пила ледяную воду из-под крана. Заклеила укус пластырем, который взяла из аптечки. Вынула одну прокладку, долго рассматривала. Тая говорила врачу и Туу-Тикки, что у нее уже были месячные. Ей хотелось, чтобы это было так. Очень хотелось, ведь ей уже почти четырнадцать. Но она подозревала, что то единственное кровотечение, которое у нее случилось, было на самом деле не месячными. Оно началось после того, как папа… после того как мама на две недели уехала с братом в санаторий в Крыму, и дома остались только папа и Тая, и папа приходил к Тае каждый вечер, и было очень больно, а один раз — так больно, что Тая закричала, и папа ее ударил, и потом была кровь…
Тая утерла слезы. Умылась еще раз. Посидела на пуфике, бессильно свесив руки между колен. Она чувствовала себя ужасно слабой и никого не хотела видеть. Но она проголодалась, и скоро надо будет кормить котов. Тая вернулась в свою комнату, надела футболку с длинными рукавами и вышитой буланой лошадью на груди и медленно поплелась вниз.
На ужин была рыба с кружочками лимона. Туу-Тикки положила каждому по целой рыбине, добавила к ней риса и незнакомых Тае овощей. На десерт был фруктовый салат с орехами и взбитыми сливками. Тая молча ела, жалея, что не взяла с собой книгу — Алекс уткнулся в какой-то журнал и то и дело вытаскивал из зубов рыбьи косточки, Туу-Тикки просто ела.
После ужина Тая убрала посуду в посудомойку. Вышла в гостиную, посмотрела на часы и стала кормить котов. Киану и Сесс вились вокруг ее ног и мяукали, привставали на задние лапы, Киану дотягивался до стола и трогал миску. Тая смотрела, как они едят. Ей хотелось погладить Киану, но она не была уверена, что он ее не оцарапает. Ее родители не держали животных, а бабушкина кошка Китуня была скорее дворовой и в дом заходила только поесть или принести мышку, и всегда выворачивалась из-под руки.
Коты очистили миски до блеска. Тая убрала их в раковину, выкинула консервные банки, оглядела кухню. Есть она не хотела, да и операция завтра… Она налила себе холодного виноградного сока из картонного пакета и со стаканом вышла в гостиную. Алекса не было видно, а Туу-Тикки сидела на диване, вязала и курила. Тая с удовольствием вдохнула запах трубочного дыма.
— Давай посмотрим первую часть «Хоббита», — предложила Туу-Тикки. — Там три фильма по этой книге, каждый часа на три.
— Давайте, — пробормотала Тая, с ногами забираясь на кресло. Ей было зябко.
Туу-Тикки встала и взяла с края дивана пестрый плед. Накинула его на Таю, погладила девочку по плечу. Сесс подошел к Тае и запрыгнул к ней на колени. Тая приласкала кота, который крутился, уминая себе местечко. Туу-Тикки включила фильм и села в кресло рядом с Таей.
— Он на английском, но с русскими субтитрами, — объяснила она, пока на огромном экране разворачивались заставки киностудий. — Так что ты все поймешь.
Тая кивнула.
Действие захватило ее. Все было таким настоящим, таким правдивым — ярким, впечатляющим, сильным. Смешные гномы, хоббит, который оказался моложе, чем Тая себе представляла, ужасающие орки, захватывающие приключения… В фильме были подробности, каких не было в книге, Тая словно погрузилась в саму ткань истории. Она быстро приноровилась к субтитрам, и ей нравились голоса на английском. Три часа пролетели, как десять минут, и только когда пошли титры, Тая сменила позу.
— Понравилось? — спросила Туу-Тикки.
— Очень. А что было дальше — про это есть фильм?
— Конечно. Но сегодня мы его смотреть не будем, уже поздно.
Тая кивнула.
— Будем обсуждать?
— Не сейчас. Тебе надо переварить впечатления, я думаю.
Тая задумалась. И правда — в голове все смешалось в одну пеструю кучу.
— Спать, Тая, — сказала Туу-Тикки. — Завтра рано вставать. Я позвоню тебе на телефон утром, чтобы разбудить тебя. Проснешься, вымоешься как можно тщательнее — и мы поедем. Не забудь выпить перед сном таблетки.
— Хорошо. А во сколько вы меня разбудите?
— В семь. Операция назначена на девять часов утра, самое позднее в половину девятого нам надо быть в клинике. И попробуй обращаться ко мне и к Грену на «ты», хорошо?
— Я попробую, — выдавила девочка. — Спокойной ночи.
— Хороших тебе снов.
С утра Таю трясло, как на морозе, но она не плакала. Она все сделала, как велела Туу-Тикки — как следует вымылась, оделась в бежевое платье, причесала волосы и надела обруч, чтобы они не лезли в лицо, тщательно вычистила зубы, выпила таблетки, с третьей попытки надела линзы. В линзах было лучше, чем в очках. Видно все, ясно и четко.
Туу-Тикки ждала ее в гостиной. Она, как обычно, сидела с трубкой и с вязанием.
— Грен еще не приехал? — спросила Тая.
— Нет. Думаю, он будет к вечеру. Не хочешь взять с собой мишку или коня для бодрости?
Тая отрицательно помотала головой.
— После больницы, — пообещала Туу-Тикки, — мы заедем куда-нибудь позавтракать — я тоже не ела. А потом вернемся домой и будем смотреть Хоббита дальше. Весь день.
Тая скованно кивнула.
Саму операцию она запомнила плохо. Помнила только, что нижнюю часть ее тела отгородили ширмой, а у головы стояла Туу-Тикки в шапочке и маске и напевала колыбельные. Помнила неприятные ощущения внизу и то, как мерзли ноги в бахилах. Помнила уколы — очень болезненные. В какой-то момент Тая взяла Туу-Тикки за руку и крепко держалась за нее.
Но все закончилось. Убрали ширму, помогли подняться. Туу-Тикки одела Таю, как маленькую, потому что Тая едва могла шевелиться. Начала надевать колготки и застыла, согнутая. Внутри было пусто, и своих гениталий она совсем не ощущала.
Когда они пошли в кабинет доктора Ли, Таю шатало. Туу-Тикки поддерживала ее. Доктор Ли что-то говорила, звуки ее голоса и ответы Туу-Тикки сливались для Таи в неразборчивый гул. Наконец все закончилось. Они вышли в коридор с голубыми диванчиками. Туу-Тикки достала из сумочки бутылку и протянула Тае.
— Пей, — сказала она. — Это шоколадное молоко. Тебе станет лучше.