Грен принес воды. Духи принесли пятнадцатилитровое пластиковое ведро с водой — зеленое, в ромашках. Грен стоял и смотрел, как пыльная вороная кобыла пьет.
Когда кобыла напилась, Нефка снял сумку и вынул щетку и скребницу. Попросил еще одно ведро, отошел чуть в сторону и, напевая про «я люблю свою лошадку, причешу ей шерстку гладко», приступил к чистке. Чистка процесс долгий и вдумчивый. Духи крутились вокруг, Звезда озиралась на духов.
— Они разумны?
— Да.
— Ясно. Мы довольно надолго. Я Нефка Чергеш, это Звезда — моя тезка, почти полная.
— Я Грен Эккенер, — Грен протянул руку. — Звезде нужна конюшня или ей хватит холма?
Нефка пожал руку. Здесь явно недалеко было до его родных мест и времен.
— А какая погода у вас ночами? Как пройдет равнодействие, мы двинемся дальше. Миндаль в саду у вас?
— Миндаль в саду, да, — кивнул Грен. — Ночами градусов пятнадцать.
— Думаю, что холма хватит. Звезда видит границы Холма, она понимает, что здесь приют. Мы пока не живые и не мертвые. Как так получилось, что в человеческом месте дом на границе жизни и смерти?
— Стараниями Первого Дома, — ответил Грен. — К нам многие приходят.
— А! Понятно. Что ж, спасибо Первому Дому за приют. Хорошая мысль. Мы здесь будем заниматься гигиеническими продцедурами с полчаса. Ну, может, чуть быстрее — с такими-то помощниками.
Звезда кивнула.
— Хорошо, — улыбнулся Грен. — Я пойду распоряжусь об обеде.
Нефка тоже улыбнулся, сверкнул зубами, ощутил пыль на коже.
— Я, как закончу, хотел бы сам помыться.
— Обязательно, — кивнул Грен и ушел в дом.
На крыльцо вышел Киану, скептически прищурился и начал наблюдать за гостями.
Гости между тем перешли к влажной чистке головы, потом к хвосту, потом к копытам. Духи подавали щетку и губку, чистили щетку скребницей и вообще сильно упрощали процесс. Нефка время от времени начинал болтать — по большей части чепуху, развлекая спутницу, которая и так не скучала. Так уж у них было заведено.
…Он приехал налегке — сумка да фляжка. Он привык, что ему везет. Ему опять повезло: кажется, в этом приюте продумано больше, чем обычно бывает в Домах-у-Дороги. Которые чаще всего гостиницы или кабаки.
Закончив, Нефка еще постоял со Звездой нос к носу, шепча ей всякие глупости про самую красивую женщину на свете — и пошел в дом.
— Ванная на втором этаже, вторая дверь направо от левой лестницы, — сказал Грен. — Комнаты справа и слева свободны. В шкафах есть чистая одежда и белье. Располагайся.
Деревянная ванна Нефку слегка озадачила. Но мало ли какие средства для обработки дерева могут быть в разных местах? Волосы отмылись только в третьей воде, но это и было ожидаемо. Старую одежду еще можно попробовать отстирать. Нефка заглянул в шкафы. Общее количество барахла, добротного и при этом одноразового, впечатляло.
Обычно Дом-у-Дороги ставит тот, кто считает нужным поставить в этом месте Дом-у-Дороги. И он же в нем живет. И принимает гостей. И откуда-то берет ресурсы на поддержку этого дела. Дорога платит удачей, гости — кто чем может. А у этого Дома ресурсов явно больше. Все ухожено, духи заговорены, кем бы они ни были (если они вообще были), нет ощущения надрыва и цейтнота.
Интересно, почему именно здесь? Почему именно так?
Надев ближайшее что попало — трусы, футболку и штаны, которые оказались чуть коротковаты, он спустился вниз.
Грен ждал в гостиной.
— Прошу к столу, — пригласил он. — На обед индейка. А чем кормить Звезду?
— Она пока сама справляется. Но чтобы она не справилась со всей травой, было бы еще овсом неплохо кормить. Или другим зерном. Мы ненадолго, я думаю.
Грен был очень хорош собой, красивее самого Нефки. Это слегка задевало, невсерьез.
Грен проводил гостя в кухню-столовую. Положил ему запеченного мяса, салата, бурого риса.
— Вина?
— На ваш выбор.
Нефка пошел следом за хозяином, вынул из воздуха чашу. Он еще сам не привык к тому, что у него получаются такие вещи — достать чашу, гитару, сапоги или хлыст. Может быть, что-то еще — он не знал.
Искристое темное вино полилось в зеленоватые глубины. С чашей — или чашкой, кто ее разберет — удобно было ходить где угодно. Например, туда, где границы Холма — или туда, где цветет миндаль.
Они зашли в НеверЛэнд, и Тая купила себе трех лошадок — ей хватило на трех, потому что была акция, третью лошадку при покупке двух давали бесплатно. Потом они зашли в канцелярский отдел и Туу-Тикки купила Тае краски, такие же, какие были у психотерапевта, два толстых альбома на пружине, набор простых карандашей, которые писали тоненькими стержнями, две перьевые ручки и пять флаконов чернил — фиолетовые, синие, зеленые, красные и черные.
— У тебя еще что-то осталось? — спросила Туу-Тикки.
Тая заглянула в сумочку. Там лежала бумажка в пять долларов, сложенная трубочкой однодолларовая и мелочь.
— Да, — ответила она.
— Хочешь, поднимемся наверх и выберем тебе лаки? Мне кажется, одного цвета все-таки мало.
Тая кивнула. Пока они поднимались на эскалаторах на шестой этаж, она все разглядывала своих лошадок — серого в яблоках першерона, белого в коричневом крапе мустанга и изабеллового андалузца с длинными хвостом и гривой. Туу-Тикки молчала и что-то набирала в телефоне. Тая чувствовала свежий, сладковатый запах ее духов. Ей внезапно подумалось, что она совсем не помнит, как пахла мама. Совсем-совсем. Папа пах потом и еще канифолью, и луком — он любил сделать себе салат из одного репчатого лука и залить его уксусом. А мама? Вроде бы у нее были духи — точно были. Но какие? Почему она не помнит?
Тут Тая внезапно поняла, что уже очень давно просто не подходила к маме так близко, чтобы почувствовать ее запах — это было небезопасно, и мама этого не любила, и прикасалась к Тае, только чтобы дернуть или побить. Осознание ударило Таю под колени, она едва не споткнулась на сходе с эскалатора, но Туу-Тикки ее поддержала. Они сделали два шага в сторону, чтобы не мешать людям, сходящим с движущейся лестницы, и Туу-Тикки спросила:
— Тая, котенок, что случилось?
Тая бросила быстрый опасливый взгляд на ее встревоженное лицо и тут же отвела его в сторону, на витрину с большой тряпичной куклой с глазами-пуговицами.
— Ничего, — сказала Тая. — Ничего.
— Плохие воспоминания? — голос Туу-Тикки звучал так сочувственно, что Тая всхлипнула и постаралась удержать слезы — она боялась, что линзы ими смоет. — Чем тебя утешить?
Тая покачала головой. Она не знала. И ответила не про то, о чем думала:
— Мама много болеет. У нее астматический бронхит.
Туу-Тикки понимающе кивнула.
— Она часто лежит в больнице? — спросила она.
— Нет, — Тая все смотрела на куклу. — Она кашляет иногда. И ездит в санатории. И лежит на диване, а я все делаю… делала. Теперь некому ей помогать.
— Тая, — Туу-Тикки обняла девочку за плечи и повела ко входу в отдел между двумя витринами. — Ты делала по дому слишком многое. Не по твоему возрасту, совсем. И за маму, и за папу. Это несправедливо, ты согласна?
Тая кивнула. Это и вправду было несправедливо, но она все равно чувствовала себя виноватой.
— Тая, — мягко сказала Туу-Тикки и повела девочку к отделу с одеждой. — Представь, что у твоих родителей тебя никогда не было. Они взрослые люди, они могут построить свою жизнь и свой быт сами. И будут это делать, когда ты от них ушла. Это все равно произошло бы, ты бы выросла, стала жить отдельно. Просто это произошло раньше твоих восемнадцати лет.
Девочка внезапно остановилась так резко, что Туу-Тикки сделала еще два шага, прежде чем поняла это. Тае никогда раньше не приходило в голову, что когда-нибудь она вырастет и будет жить отдельно, сама. Что она может уехать учиться в другой город, что она выйдет замуж и будеть жить с мужем. Что эта кабала из школы и домашних дел не навсегда.
— Я бы закончила школу в шестнадцать, — возразила Тая. — Я пошла в школу в шесть лет. Я всегда считала, что хорошо поступаю, когда помогаю родителям. Все дети должны так делать.