— Ну не скажи, она помогала нам со школьными заданиями, — возразил Оуэн.
— Двадцать лет назад? — Алекс посмотрел на Оуэна скептически. — Сейчас софт другой и задания другие.
— Зато я уже дошла до двадцать первого уровня в клавиатурной игре, — похвасталась Тая.
— Здорово! — похвалил ее Грен. — Слепая десятипальцевая печать — навык нужный и полезный. Какие у нас планы на вечер?
— Поджемовать было бы хорошо, — предложил Оуэн. — Мои бонги же здесь?
— Здесь.
— Я без инструмента, — покачал головой Джейк. — Спасибо, все очень вкусно. Оуэн…
— Да, — кивнул Оуэн. — Прости. Я не забыл, я просто собирался с духом. Мама, папа, мы с Джейком хотим пожениться на Бельтайн. И мы приглашаем вас на свадьбу.
========== Глава 22 ==========
Из кабинета зубного Тая вышла уверенно. Но в холле ее повело, качнуло, закружилась голова, и она опустилась на мягкий диванчик. Туу-Тикки закончила расплачиваться, назначила дату следующего визита и села рядом с девочкой, обняв ее за плечи. Тая привалилась к ней, закрыв глаза.
— Подыши, — посоветовала Туу-Тикки. — Глубоко и на счет. Станет легче.
Тая послушалась.
— Я не понимаю, — сказала девочка наконец. — Было совсем не больно. Почти не страшно. Но… я как будто… не знаю. Я раньше не падала в обморок.
— Шок и стресс, — объяснила Туу-Тикки. — Врач сделал тебе укол, и больно не было, верно?
— Да. И еще помазал десну чем-то, и укол я не чувствовала тоже.
— Но тебе уже делали манипуляции с зубами и челюстью без обезболивания. И тело запомнило и этот страх, и эту боль. Сейчас боли нет, но тело все равно боится. Это называется стоматофобия. У меня она тоже есть. Поэтому я очень слежу за зубами. Проще чистить их два раза в день и полоскать «Листерином», чем лечить. Хотя мы с Греном все равно каждые полгода ходим к стоматологу на профилактический осмотр. И ты будешь.
Тая глубоко и медленно вздохнула. Прикасаться к изрезанной десне языком она пока не решалась.
— Я обработаю тебе десны дома, чтобы они быстрее зажили, — пообещала Туу-Тикки. — А то тебе дня три придется питаться только соками, супами и йогуртами.
— Я не против йогуртов, — пробормотала Тая. — Мне нравятся те, которые с кусочками.
Она и правда очень полюбила здешние питьевые йогурты с соком и кусочками фруктов. Они были густые и сытные, и Тая, которая никогда не хотела есть прямо с утра, часто завтракала ими.
— Только их еще купить надо будет, — озабоченно произнесла Туу-Тикки. — Я думала съездить с тобой в магазин за продуктами, но если ты плохо себя чувствуешь, давай отложим.
Все вверх дном, подумала Тая. Вот ее приемная мама, и она беспокоится о том, хорошо ли Тая себя чувствует, даже готова переменить собственные планы. А родная мама отправила ее к стоматологу одну, в мерзкий зимний день с мокрым снегом, в незнакомое место, и даже не встретила ее, и Тая сама добиралась домой, а потом еще что-то делала по дому. Кажется, и в магазин ходила. Маме было не наплевать, как Тая себя чувствует, только когда у той поднималась температура. Тогда да, мама заботилась. Ставила банки и горчичники, мазала горло люголем, от которого тошнило… И все равно требовала, чтобы Тая мыла посуду и готовила еду, раз она сидит дома. Тая подумала, что когда в «Семье и школе» описывали жизнь детей в приемных семьях, это было как в ее родной. Как раз в приемной семье о Тае заботились гораздо больше. Потому что коты и цветы по сравнению с тем, что было обязанностями Таи дома — это такая ерунда!
— Я в порядке, — сказала Тая. — В машине еще посижу и буду совсем в порядке. Я еще ни разу не видела здешних продуктовых магазинов, мне интересно.
— Понимаю, — кивнула Туу-Тикки. — А о чем ты так глубоко задумалась?
— В машине скажу, — пообещала Тая.
Пристегнувшись и посмотревшись в красивое карманное зеркальце с выложенной стразами бело-синей звездой на крышке — губы чуть-чуть припухли и совсем не чувствовались, а на верхней десне были какие-то металлические скобки, — Тая посмотрела на Туу-Тикки и призналась:
— Дома я в последнее время часто думала, что я приемная. Хотя мама всегда говорила, что я Калиньчиха, вся в бабушку — ну, в папину маму. Я ее не помню, она умерла, когда мне был год. Мама ее очень не любит.
— Знакомо, — кивнула Туу-Тикки. — Я в отрочестве тоже часто думала, что я приемная, потому что с родными детьми нормальные люди так не обращаются. Потом выросла и поняла, что ключевое слово тут — «нормальные». Мои родители такими не были. Они были эгоистичные и жестокие. Я думаю, им просто нельзя было иметь своих детей. Так бывает.
— Почему?
— Потому что некоторые люди так и не вырастают. Остаются капризными, эгоистичными, уверенными, что мир обязан крутиться только вокруг них.
— Маме было двадцать пять, когда я родилась. А папе — двадцать шесть.
— Ну, — качнула головой Туу-Тикки, — во-первых, это не так много. Во-вторых, инфантильность характера не зависит от биологического возраста. Просто, например, моя мама воспитывалась как такая принцесска. И когда она выросла и обнаружила, что мир вокруг нее не вращается, она стала мстить за это тем, кто не мог возразить и сопротивляться — мужу, детям. Обращалась с детьми, как с прислугой, и очень злилась, что они нуждаются в ее заботе — потому что считала, что раз она принцесса, ей обязаны прислуживать. А что она не принцесса, а обычная женщина, она так и не поняла.
Тая некоторое время молчала. Пожалуй, о своей маме она могла бы рассказать что-то очень похожее. Просто до сих пор Тая не думала об этом. Не такими словами — точно.
— Она еще жива? — наконец спросила Тая.
— Не знаю, — Туу-Тикки свернула с Филлмор-стрит на Марина-бельведер. — Мы перестали общаться еще до того, как я переехала в Калифорнию. Может, жива, женщины в нашем роду живут долго. Может, умерла. Мне не интересно.
У Таи по спине пробежали мурашки. Она не понимала, как можно не думать о маме — и как можно совсем-совсем не любить ее.
— Ты ее совсем не любишь? — спросила она.
— Я очень любила ее когда-то, — призналась Туу-Тикки. — И очень старалась заслужить ее любовь. Потом я поняла, что она просто не умеет, не может никого любить, и я возненавидела ее за то, как она со мной обращалась. А потом мне просто стало все равно. Это чужая мне женщина, и все долги перед ней я закрыла давным-давно.
Она остановила машину на стоянке и открыла багажник, чтобы достать сумки.
— Долги? — не поняла Тая. Она тоже выбралась из машины и стояла, сжимая во влажных руках свою замшевую сумочку.
— Ну да, — Туу-Тикки вскинула на плечо тряпичную сумку на длинных лямках, набитую другими такими же. — Считается, что у детей есть долг перед родителями за то, что те провели их в жизнь. Но этот долг отдать невозможно, его отдают, проводя в жизнь своих детей — следующее поколение. Долг материальный — его регулирует законодательство, по закону, родители должны обеспечивать детей до их совершеннолетия. Я отдала этот долг еще в детстве, потому что исполняла все домашние обязанности, как домработница. Долг любви я отдала тоже в детстве, потому что любила родителей, хотя они не любили меня.
— А то, что ты воспитываешь приемных детей? — поинтересовалась Тая. — Это долг?
— Нет, — покачала головой Туу-Тикки, заходя в огромный гулкий ангар, где пахло землей, овощами и рыбой. — Это я делаю из любви. Пойдем, выберешь себе йогурты.
Очень быстро Тая поняла, что они с Туу-Тикки приехали не в магазин, а на что-то вроде рынка. Йогурты здесь были не в пластиковых бутылках с яркими этикетками, а в глиняных горшочках, затянутых вощеной бумагой, и их давали попробовать. Продавщица предупредила, что они не хранятся долго, и Тая взяла черешневый, персиковый и банановый — Туу-Тикки пообещала ей, что они еще приедут сюда на следующей неделе. Здесь продавали не килограммами и литрами, а фунтами и пинтами. Туу-Тикки взяла три фунта домашнего творога, мягкий сыр и странный сыр с плесенью — голубой и белой. Тая и не знала, что такие бывают. Еще она взяла очень белый, без дырок, козий сыр. Они отнесли молочные продукты в машину и вернулись за мясом. Начали с копченого. Туу-Тикки объясняла Тае, как что называется, и постепенно наполняла сумку длинными балыками, вяленым мясом и конской колбасой. Лошадей Тае было жалко, но она уже успела полюбить вяленую конскую колбасу, да и Туу-Тикки объяснила ей, что такую колбасу делают из лошадей, которых разводят специально на мясо, как коров.