Грен вывел машину на трассу и поехал к дому. Маршрут был на полчаса — Тая ушла по берегу до самой Сил Рок, пройдя километров пятнадцать, если не больше. Все время, пока они ехали, девочка молчала, и Грен чувствовал, как страх скручивается в ее внутренностях, словно перенапряженная пружина. Это началось не сегодня и не вчера, но он не отследил начала. И теперь мог только ждать, пока эта пружина не раскрутится с визгом, сшибая и раня все вокруг.
В гостиной сильнее обычного пахло дымом. Тая заметила это, едва переступив порог. Алекс сидел в кресле лицом к двери, сгорбив плечи и зажав ладони между колен. Увидев Таю, он неуверенно и виновато улыбнулся. Туу-Тикки вышагивала перед камином, нещадно дымя короткой синей трубкой. Она остановилась, едва Грен вошел в гостиную, и облегченно выдохнула:
— Ну вот вы и дома.
— Я… — начала Тая, совершенно не зная, что сказать.
— Все после ужина, — мягко произнесла Туу-Тикки. — Ты не обедала и наверняка голодная.
Тая разулась, обнаружив, что все-таки промочила ноги. Сняла носки, сунула их в кроссовки и босиком пошлепала по теплому полу из залитых чем-то вроде эпоксидки древесных спилов.
— Закат был потрясающий, — сообщил Грен. — Что у нас на ужин?
— Спагетти болоньезе, салат из весенних овощей и пирог со сливами, — отчиталась Туу-Тикки. — Если что, могу быстро пожарить рыбу.
— Обойдусь, — махнул рукой Грен. — Алекс, Тая, мыть руки и за стол.
Тая уже привыкла, что вымыть руки перед ужином можно в маленькой ванной, куда вела дверь прямо из гостиной. Ну как ванной? Ванны там не было, только простенькая душевая выгородка, унитаз и раковина — не деревянная, а фаянсовая. Алекс пропустил ее вперед. Тая вымыла руки и пошла на кухню. Ей все еще хотелось пить, и за стол она села первой. Опустошила свой стакан с соком, налила еще.
Спагетти болоньезе оказались чем-то вроде макарон по-флотски, только намного вкуснее. Салата Тая взяла добавку. Сильно пахло пирогом со сливами — не сливами, а корицей, мускатным цветом, бадьяном. Тая уже знала, что Туу-Тикки обязательно добавляет пряности в пироги, отчего они пахнут на всю кухню.
Тая старалась есть медленнее, предчувствуя, что все наказания просто отложены на время после ужина. Но она была так голодна и так привыкла есть быстро, что опустошила тарелки первой.
— Хочешь мороженого? — спросил Грен.
Тая кивнула. Он положил ей четыре шарика мороженого в синюю стеклянную креманку. Мороженое Тая любила полурастаявшее и поэтому ела его очень медленно и неторопливо.
Алекс уткнулся носом в тарелку и жевал молча. Туу-Тикки и Грен пили красное вино из бутылки без этикетки.
Тая доела мороженое. Дождалась, пока все поедят, и сложила тарелки в посудомоечную машину. А потом Туу-Тикки сказала:
— Тая, котенок, нам надо поговорить. Мальчики, в ближайший час гостиная только наша с Таей, хорошо?
— Мне тоже надо поговорить с ней, — буркнул Алекс.
— Потом, — Туу-Тикки покачала головой. — Ты вроде хотел показать Грену свой новый проект.
— Ну да, там… В общем, идем.
Грен и Алекс ушли. Тая застыла у посудомойки, у нее похолодели руки и ноги, а кожа горела от страха.
— Ох, котенок… — Туу-Тикки подошла к ней, приобняла за плечи и увела в гостиную. — Садись, — она указала на диван.
Тая села, забившись в угол. Туу-Тикки устроилась в противоположном углу и некоторое время просто смотрела на девочку.
— Этот разговор будет трудным для нас обеих, — вздохнула Туу-Тикки. — Но, поскольку ты этого ждешь, давай поговорим о наказаниях?
Тая нервно кивнула.
— Колбу от кофеварки пришлось выкинуть, я купила новую. Чайник… черт с ним, мне он давно не нравился. Просто жалко было выбрасывать. Чайник не считается. Ну и прочая посуда тоже. Но за колбу от кофеварки я вычту из твоих карманных денег, ты согласна? Двадцать пять долларов. Думаю, это будет справедливо.
— Да, — выдавила Тая. Если речь пойдет только о деньгах, это не так страшно. Она набрала в грудь воздух и быстро проговорила: — Я утопила книгу.
Туу-Тикки ненадолго замерла.
— А, — сказала она. — Электронную книгу. Ну что ж, у нас есть запасная, и книги, которые были залиты на твою, лежат в отдельной папке.
— Сколько она стоит?
— Сорок долларов. Из твоих карманных.
— И чехол.
— Да, и чехол двадцатку. Иного получается?..
— Восемьдесят пять, — подсчитала Тая. Бросила быстрый взгляд на Туу-Тикки и добавила:
— Еще мышка от компа. Она сломалась.
— Ну, ее мы просто обменяем, ей еще и двух недель нет. Значит, на следующей неделе я просто не выдам тебе карманных, а после — выдам пятнадцать долларов вместо пятидесяти. И на этом о наказаниях мы закончили, договорились?
— Договорились, — выдавила Тая.
— И это было самое простое, — проговорила Туу-Тикки. — Тая, котенок, ты понимаешь, что с тобой происходит? Почему у тебя все бьется, ломается, почему ты не слушаешься, пропускаешь занятия, делаешь поперек?
Тая отрицательно помотала головой и подтянула колени к груди.
— Я так и думала, — сказала Туу-Тикки. — Давай я тебе объясню это, как сама вижу. Твой психотерапевт объяснила бы лучше, но ты у нее, кажется, не спрашивала в последний раз, а до следующего еще пять дней.
— Не спрашивала, — пробормотала Тая.
— Так вот, — Туу-Тикки взяла трубку и закурила. — Ты ведь привыкла к определенному типу внимания взрослых, котенок. К тому, что на тебя кричат, ругают, обзывают. К тому, что тебя бьют. Это для тебя нормально. Когда с тобой так обращаются, ты чувствуешь себя… не знаю, настоящей? А мы реагируем совсем иначе. Ни по поводу, ни без повода. Совсем ничего. И тебе… зыбко? Как-то так. Как будто ты для нас прозрачная. Как будто ты нереальна.
Тая кивнула. Туу-Тикки облекла в слова ее смутные ощущения, и от этого Тае становилось легче.
— Ты не привыкла, чтобы о тебе заботились. Чтобы тебя хвалили. Ты не привыкла, что не ты отвечаешь за чувства окружающих взрослых, а они сами за себя отвечают. Когда ты думала, что ты виновата в том, что мама злится, ты чувствовала, что ты важна, потому что ты же можешь заставить других людей испытывать определенные эмоции. Ты знала, как добиться этих эмоций. А сейчас ты пытаешься сделать то же самое, но привычной реакции нет. Мы ведем себя не так, как ты ждешь. Правильно?
— Да.
— Тая, я открою тебе один очень важный секрет. Ты не можешь отвечать за чужие эмоции. Никто не может. Ты не можешь отвечать даже за свои эмоции, они просто есть. Ты можешь выбирать, как их проявить, и только. Понимаешь?
Тая задумалась. Медленно, неуверенно кивнула. И сказала:
— Мама говорила, что я вредная. Что я эгоистка. Что она злится из-за меня.
— Первые две вещи — неправда. Просто неправда. Мама называла тебя так, чтобы никто не назвал вредной эгоисткой ее саму. Так бывает. Когда человек чувствует себя недостаточно хорошим и это пугает его настолько, что он не может признаться самому себе, он начинает обвинять в своих недостатках других. Обычно — тех, кто слабее и не может ему возразить.
Тая почесала колено. Посмотрела на Туу-Тикки.
— Когда папа говорил, что я грязная и развратная?..
— Да, это было то же самое.
— Но… я не понимаю. Почему?
— Потому что слабые люди так себя ведут с еще более слабыми, чтобы почувствовать себя сильнее. Я понимаю, что для тебя твои родители всегда были самыми сильными, просто потому, что они твои родители и ты всю жизнь от них зависела. Когда ты была совсем маленькая, сама твоя жизнь зависела от них. Но мир сложнее, чем только дети и родители. Твои родители — слабые люди. Если бы они были сильными, они бы не вымещали свою слабость на тебе и на Гоше. Они бы сопротивлялись тем, кто пытается их согнуть, а не гнулись бы, и злились из-за этого, и вымещали злость на слабых — на своих детях. Я понимаю, что тебе очень сложно думать о своих родителях как о слабых людях. Но ты все-таки подумай. Вспомни, как они говорили о своих начальниках, как к ним относились. Как говорили и как вели себя со своими друзьями. Кого боялись. Как именно боялись. Ты наверняка помнишь такие вещи, ты умная и наблюдательная девочка. Попробуй посмотреть на своих родителей просто как на людей. Как на одноклассников. Ты же всегда знала все отношения между одноклассниками. Так вот, у взрослых все то же самое, только они не бьют друг друга книжками по голове и не ставят подножки, а обходятся словами.