Но зачем на нем кнопка?
Вытянув меч перед собой, я нажал на маленький красный кружок. Кнопка легко вдавилась в рукоять, замерла на мгновение, и с щелчком выдвинулась обратно. А серое полушарие эфеса засветилось неярким голубым светом. По нему пробежало несколько светящихся кругов, концентрически сужающихся к лезвию. Круги сжались в тонкий мерцающий ободок, дрожащий на основании клинка.
Затаив дыхание я смотрел на меч.
Светящийся ободок набух, оторвался от металла, превращаясь в сплющенное колечко белого пламени. Потрескивая, с характерным запахом озона, колечко скользнуло вверх по клинку. На конце меча пламя сжалось в маленький белый огонек, коснулось острия и угасло. Словно втянулось в металл.
Меч снова казался обычным. Я протянул руку к клинку, но так и не коснулся лезвия. Не хотелось… Вместо этого я повернул его так, что он обратился ко мне режущей кромкой.
Клинок исчез. Превратился в едва заметную туманную линию, ниточку, тень. Я повернул рукоять, и ниточка развернулась блестящей металлической полосой. Обратный поворот – и снова неуловимая зыбкая черта.
Лезвие «ритуального» меча имело микронную толщину. А может было куда тоньше. Меч словно не имел одного измерения – толщины, прекрасно обходясь длиной и шириной. Плоскостной меч.
Название оружию пришло само собой. Я снова покрутил мечом, наблюдая, как исчезает и появляется клинок. Плоскость. Узкая, невообразимо острая, принявшая форму меча плоскость. Плоскостной меч…
Коротким, несильным ударом я рубанул по лежащему на земле камню. Клинок беззвучно вспорол воздух, прошел сквозь камень и, не задерживаясь, вошел в землю. Я остановил меч, потянул его назад. Лезвие, без малейшего усилия, вышло наружу.
Камень продолжал лежать. Целый и невредимый, даже зарубки не осталось. С недоумением посмотрев на него, я перевел взгляд на меч. Забавно. Клинок, такой острый… что даже не рубит.
Я пнул булыжник ногой. Он качнулся, и распался на две половинки. Грань, по которой они разделились, была идеально ровной и блестело как зеркало.
К лесу я подошел в полдень, когда солнце доползло до зенита и замерло в небе, раздумывая, стоит ли спускаться. Жажда к этому моменту превратила меня в пошатывающуюся, глядящую лишь под ноги фигуру. Я даже не сразу осознал, что темная полоска на горизонте, постепенно приобретающая вид зеленой бахромы, это не просто деревья. Это еще и вода. Это жизнь.
Последние метры до лесной опушки я преодолел бегом. Комичное зрелище, если посмотреть со стороны – едва переставляющий ноги человек вдруг бросается бежать, сокращая свой путь на минуты, но теряя последние остатки сил.
Воды не было. Деревья, с виду совсем обычные, с раскачиваемыми ветерком ветвями и слегка желтеющими листочками вставали из совершенно сухой, твердой как камень земли. Я прошел несколько шагов, растерянно оглядываясь по сторонам. Ни травинки, ни кустика. Лишь толстенные, метрового диаметра стволы, покрытые растрескавшейся бурой корой. Где, на какой глубине их корни находят воду? И как мне напиться в этом странном лесу?
Дрожащая, живая тень листьев прикрывала меня от солнца, принося минутное, эфемерное облегчение. Захватив рукой ближайшую ветку, я провел ее сквозь плотно сжатую кисть, сдирая упругие листья. Набил рот пригоршней терпко пахнущей зелени, сжал челюсти…
Рот наполнился горечью. Отвратительный, маслянистый вкус заставил меня выплюнуть листья. Жевать их было просто невозможно. Я выплюнул набившую рот гадость, пытаясь избавиться от тошноты. В обычной ситуации меня бы вырвало, но сейчас организм упорно не хотел расставаться хотя бы с минимумом жидкости.
Я медленно приходил в себя. И вдруг услышал из-за спины насмешливый, презрительный хохот. Негромкий, но не сдавленный. Так, уверенно и от души, смеются сильные, здоровые люди, наблюдая за изображающим дурачка клоуном.
Не было ни страха, ни любопытства. Наверное, я слишком устал. Плавно повернувшись на звук я положил руку на пистолет – скорее машинально, чем действительно опасаясь. В смехе угадывалась неприязнь, но не было угрозы.
Он стоял метрах в пяти от меня. Высокий, атлетически сложенный мужчина в странной одежде. На нем было что-то вроде свободного, широкого плаща из темно-синей материи, не скрывающего фигуру, а непонятным образом подчеркивающего ее. Ткань плаща абсолютно свободными складками свисала с плеч мужчины, но, словно наэлектризованная, в нескольких точках прилипала к телу, обрисовывая его контуры. На ногах, заправленные в высокие ботинки, были брюки из гофрированной оранжевой ткани. Человек в такой одежде выглядел бы забавно, не высовывайся из складок плаща рукоятка меча. Такая же, с красной кнопкой, как и у меня.