1357 год Франция. Париж.
Израэль попал в запутанный лабиринт переулков, перекрестков и глухих тупиков, расположенных вокруг старинного кладбища «Невинных», похожий на запутанный кошкой клубок. «Этим улицам не хватает логики», — подумал Хенс, сбитый с толку бесчисленными поворотами и дорогами, приводившими его на одно и то же место. Во Франции он был приезжим — чужаком. Как его занесло в лабиринт этих улочек, он и сам не понял, как и большинство путешественников, которые в бесконечном хаосе улиц малознакомого города. Хенс, вероятно, заблудился бы окончательно, если бы не различил на повороте восьмигранный позорный столб на Рыночной площади, острая верхушка которого резко выделялась своей темной резьбой на фоне еще светившегося окна одного из домов улицы Верделе.
Но чем дольше он шел по переулку, тем больше вокруг него теснилось безногих, слепцов, паралитиков, хромых, безруких, кривых и покрытых язвами прокаженных: одни выползали из домов, другие из ближайших переулков, а кто-то из подвальных дыр, — и все, рыча, воя, визжа, спотыкаясь, по щиколотку утопая в грязи, ползли они, словно улитки после дождя, устремляясь к свету. Он хотел было спросить у какого-то калеки, куда забрел. Но присмотревшись и почувствовав запах, который исходил от нищего, решил промолчать. И поплелся дальше.
Уже с видимым трудом он достиг конца улицы, которая выходила на обширную площадь, где в ночном тумане были рассеяны мерцающие огоньки.
— Onde vas, hombre? — окликнул его паралитик и, отшвырнув костыли, помчался за ним, обнаружив пару здоровых ног, которые когда-либо мерили мостовую Парижа. И так же неожиданно встав на ноги, другой «безногий» нахлобучил на Израэля свою круглую железную чашку, а слепец глянул ему в лицо сверкающими глазами.
— Где я? — спросил тот, ужаснувшись происходящему.
— Во Дворе чудес.
Он и в самом деле очутился в том страшном «Дворе чудес», куда в такой поздний час никогда не заглядывал ни один порядочный человек; в магическом круге, где бесследно исчезали городские стражники и служители Шатле, осмелившиеся туда проникнуть; в квартале воров — этой омерзительной бородавке на лице Парижа, в клоаке, откуда каждое утро выбивался и куда каждую ночь вливался выступавший из берегов столичных улиц гниющий поток пороков, нищенства и бродяжничества; в том чудовищном улье, куда каждый вечер слетались со своей добычей трутни, паразитирующие на здоровом обществе.
Негодяи всех национальностей (испанцы, итальянцы, немцы), всех вероисповеданий (иудеи, христиане, магометане и язычники), покрытые язвами, сделанными кистью и красками, просившие милостыню днем, ночью превращались в разбойников. Словом, он очутился в громадной гардеробной, где в ту пору одевались и раздевались все лицедеи бессмертной комедии, которую грабеж, проституция и убийство играют на мостовых Парижа. Он вырвался от тех «калек», что его схватили, и бросился бежать. А они следом. В панике теряя рассудок и не следя за поворотами, он выскочил на незнакомую улицу. Но преследователи не отставали.
Перед ним была обширная площадь неправильной формы, дурно вымощенная, скверно пахнущая. На ней горели костры, вокруг которых кишели кучки странного вида людей. Они уходили, приходили, шумели...
И тут он заметил открытую дверь в одном из темнеющих в сумраке зданий. И побежал туда, пытаясь укрыться от своих преследователей. За заманчиво приоткрытой створкой оказался шумливый кабак...
На пороге его встретила незнакомка — хрупкая, невысокого роста, с черными волосами, уложенными в затейливую прическу. На вид ей было лет двадцать пять. Она улыбнулась очаровательной улыбкой и пропустила его внутрь.
«Неужели здесь еще могут быть такие?» — промелькнула мысль в голове его. Он был поражен красотой этой молодой женщины.
Его преследовали остановились в паре шагов от странного заведения, помялись-помялись и стали расходиться.
Женщиной оказалась та самая Елена де Мэра Гияз, но здесь она звалась Елена де Вьериль. Она с легкой улыбкой одним взглядом спровадила преследователей Хенса.
Здесь о ней ходило много разных легенд, но самым страшным слухом был тот, что женщина — ведьма. И связываться с ней здесь никто не хотел. Несмотря на то, что еще одна из легенд гласила, что у нее самые лучшие девочки...
Внутри кабака.
Вокруг большого костра, пылавшего на широкой круглой каменной плите и лизавшего огненными языками раскаленные ножки тагана, на котором ничего не грелось, были кое-как расставлены трухлявые столы, очевидно, без участия опытного лакея, иначе он позаботился бы о том, чтобы те стояли параллельно или не образовывали такого острого угла. На столах поблескивали кружки, мокрые от вина и браги, а на скамьях сидели пьяные мужчины, лица которых раскраснелись от вина и огня. Толстопузый весельчак чмокал дебелую обрюзгшую девку.