меня так, будто проклинать взялась! Обвожу я взглядом девочек, думаю, что сейчас ахать начнут, а они все глаза прячут. Что ж такое? - Но я перекрестилась, через плечо плюнула и сбежала! - может, они думали, что и правда меня та всадница прокляла? Но никто не смеется и не улыбается даже. Сразу все уткнулись в свои колтуны шерсти, губы поджали, мой взгляд не подхватывают. И тихо стало так, что ветер за стеной слышно. - Эй, что случилось? Убили, что ли, кого? Молчат, чешут, делают вид, что нет меня. - Скучные вы сегодня, - буркнула я и поднялась на ноги. Мне все равно скоро не с ними развлекаться, а с мужними женами. - Пойду домой лучше, на сапожки новые свои любоваться. - Сара... - начала было Вилма, и я остановилась. Не понравилось мне, какое у нее тревожное лицо стало. Но Вива, сестра младшая, дернула ее за подол и Вилма осеклась. И кивнула только: - До встречи, подружка, - и тоже глаза спрятала. Я плащ накинула и вылетела на улицу. Злая, как чертова жена. Так бежала к дому, что даже по сторонам не смотрела, потому и врезалась прямиком в милого своего, Хеннинга. Он ко мне и шел. Я к нему бросилась, прижалась, уткнулась лицом в шерстяной плащ. Он обнял меня нежно, ничего не спрашивая, и так мы простояли некоторое время. С ним мне всегда было спокойно, просто и тепло. Я знала - что бы ни случилось, он всегда меня защитит. Он уже не раз это доказывал. А потом я слезы вытерла и улыбнулась: - Не ко мне ли ты идешь? А то я уже заждалась, - и взяла его под руку. Зачем ему мои беды и заботы? У него и своих достаточно. - Заждалась? - он как-то тяжело это спросил, настороженно. - А зачем ждала? - Ну мы же договаривались! - Ах, ну да, - тут и он улыбнулся, положил ладонь на мою руку и повел к дому. - Конечно, идем провожу. И мы пошли. Вот только почему-то все молчали и молчали. Я ждала, пока Хеннинг вспомнит про сапожки, а чего он ждал - не знаю. Но решила зайти издалека: - А ты вчера на ярмарке был? Он вдруг весь закаменел и рука сжала мою руку, да так больно. - Был, - отвечает. И дальше идет, но будто бы ног не сгибая, деревянно как-то. И молчит снова. И я молчу. Думаю, чего это он. - И я была, - говорю. - Я... слышал, - тихо отвечает, почти шипит. - О! - я заинтересовалась. - А от кого? Такой простой вопрос, а он вдруг замер как вкопанный и стоит дышит часто и глубоко, мне даже страшно стало. - От кого? - переспрашивает. Я даже повторять боюсь. И про сапожки говорить. Чувствую только, что не в сапожках дело, и никто мне их не купил и долго еще не купит, и лучше не напоминать. - Идем, ну что ты! - я потянула его за руку, а он ее вырвал. Вот тут я перепугалась. - Да неважно от кого, я просто спросила. Мы с тобой вместе на ярмарке были и не встретились. А он не тянется, упирается, отступает от меня. - Хитра ты, Сара! - говорит. - Я и не думал, что ты так хитра! Думал, ты не такая. Думал, простая девушка, веселая, хорошая. Ох, что же я натворила, интересно. Говорила мне мама, что я не очень умная, вот оно и аукнулось. Ничего совсем не понимаю. - Хеннинг, пойдем же! - говорю. Но он отступил еще дальше и только крикнул: - Завтра зайду. Тогда все и решим! И ушел быстро. А я поревела немножко, но домой пошла. Очень мне не хотелось с мамой встречаться, но, к счастью, и не пришлось. Они с бабушкой снова совет держали, а я тем временем к себе проскользнула, закуталась в одеяла, уткнулась распухшим носом и глаза закрыла. Так что, когда мама вернулась и увидела меня, я уже успокоилась немного и смогла изобразить, что сплю. - Пришла она? - откуда-то из темноты спросила бабушка. - Пришла, спит, - шепотом ответила мама. Совсем близко. - А он где? - Вот уж не знаю. И ушла тихонько. А я еще немного полежала с закрытыми глазами и так незаметно уснула. Утром я опять собралась на ярмарку. Первый суетливый день прошел, на второй начнется настоящая торговля. Тут-то я и наберу себе и сладостей на свадьбу, и серег к новым женским платьям, и сестрам игрушек присмотрю. Да и за молодым сыром загляну, раз вчера забыла. Ну и втайне я надеялась, что вчерашний день был просто облачком на весеннем небе, а сегодня все исправится. Подружки мои прибегут сплетнями делиться, Хеннинг извинится и сапожки подарит... Я поморщилась. О сапожках уже думать не хотелось. Пусть дьявол носит те сапожки, раз они так неудачно мне попались. Попрошу очелье или пояс с камнями. Мама вышла, посмотрела как я собираюсь, да и говорит: - А схожу-ка я с тобой! Я так удивилась, что даже забыла спросить, зачем. Так и стояла с удивленным лицом на нее смотрела. Она рассмеялась: - Ты опять про Агнис забудешь, знаю я тебя. И сладостей хочется. Да и вообще, давно я на ярмарке не была. - Ты бы еще бабушку позвала, - говорю удивленно. И тут бабушка выходит от себя и тоже: - А пусть позовет. И я давно на ярмарке не была. Вот как сына женила, отца твоего, так и не была. Кто ж не хочет посмотреть, какие нынче чужеземцы молодые. Красавчики или в наши времена больше везло. И пошла за плащом. Чудны дела! Да только понятно, что не за сладостями и молодыми чужеземцами они пошли. Иначе отстали бы на самом входе, где эти чужеземцы пиво пили и дрались с нашими на помосте. Загорелые, темноволосые, мускулистые - сама бы посмотрела, если бы не моя охрана. Ни мама, ни бабушка на парней и глазом не повели, только зыркали по сторонам и дальше, чем шаг, от меня не отходили. Я за медовыми коврижками - и они за мной. Я ожерелье в руках верчу - и они по браслету схватили и вроде тоже вертят, а смотрят все равно по сторонам. Мне уже не так интересно серьги выбирать, как поиграть с ними в прятки. Я тут за столб спрячусь, там пробегусь, уклонюсь и за спину дядьки Финна спрячусь - а они меня все равно находят и рядом держатся. Когда наигралась, я пошла к вышивальщицам, посмотреть, нет ли чего нового и красивого, может быть, еще ночных сорочек для первого замужнего года купить в приданое себе. Мало ли... Стою, перебираю кружева, рядом бабушка с мамой бдят. И тут поднимаю глаза - и встречаюсь взглядом с черными и раскосыми! На той стороне, за два прилавка от меня, стоит та беловолосая всадница. И смотрит прямо на меня. Не отрываясь. И снова я примерзла к земле, и кружева на пальцах повисли как сосульки. Стою и не дышу. И длится это бесконечно. Пока мама не заметила, что я замерла и не проследила мой взгляд. И не ахнула. Тут и бабушка пришла ей на помощь - бросилась ко мне, отодвинула от прилавка так быстро, что кружева рвались с тихим треском. И мама заслонила от меня черноглазую и они пошли куда-то в сторону. И я с ними. А когда пришла в себя, они сделали вид, что просто хотели мне показать маленького жеребчика дяди Якоба. И я сделала вид, что ничего не поняла. Только я ведь на самом деле не дура. Как они отвернулись, я спряталась за телегу с сеном. Начали ее обходить - я уже сбежала к рыбным рядам, там народу больше. Оттуда порскнула к плотницкому двору и затерялась среди резных шкафов и кроватных спинок. Дождалась я там, пока мама стала меня на всю ярмарку выкликать, и побежала в противоположную сторону. Добежала до северного выхода с ярмарки и там спряталась. Не знаю, почему я выбрала северный, но не прогадала - всего несколько минут прошло, а в толпе уже появилась белоснежная голова. Черноглазая шла быстрым шагом, время от времени оглядываясь. Никто ее не преследовал, но вид у нее все равно был испуганный. Я подождала, пока она миновала ворота и тогда за ней выбежала. Я боялась, что у нее будет здесь конь привязан, но она пошла пешком. Прямо на холм, подметая сухую грязь такой же белой, как ее волосы, юбкой. Вообще она была странно одета, я только сейчас увидела: юбка белая, как будто из выделанной кожи, но неровная, кусками свисает, босая, укутанная в меховые накидки и жилетки, на шее ряды крупных бус и на лбу повязка. А главное - я глазам не поверила! - среди этих обрывков кожи и меха видно живот! Плоский и загорелый. С ума сойти! Она почти бежала, но иногда останавливалась и всматривалась в сторону ворот. А я как будто чуяла, что она сейчас обернется и пряталась то за деревом, то за камнем. А один раз выглянула - и не увидела ее. Я успела даже расстроиться и собраться домой, к злым маме с бабушкой, как черноглазая вдруг сама передо мной объявилась и говорит: - Меня ищешь? - Тебя, - говорю. А сама боюсь - дико. Будто съест она меня или того хуже - расскажет то, после чего вся моя жизнь изменится. - Я знала, - говорит и садится прямо на землю. В белой своей юбке со своим загорелым животом. А мне что делать? Тоже сесть? Но я осталась стоять. - Кто ты такая? - спрашиваю. Потому что мне было страшно. Так страшно, как не бывало даже в плену у троллей. Противно бывало, а вот так страшно - ни разу. А она усмехается так нехорошо, и лицо у нее становится злое. И говорит: - Мы с тобой уже встречались. И тут у меня начинает болеть голова. В голове воспоминания. Я не хочу их доставать, я все помню, но не хочу. Но они не спрашивают. Не зря я троллей вспомнила. - Когда? - у меня губы еле шевелятся. Но я не дура. Я понимаю, что все началось вчера и просто так не кончится. Ни подружки, ни Хеннинг, ни мама с бабушкой. Что-то началось. Что-то. - Когда твой жених, - на этом слове у нее по лицу пробегает такая гримаса боли, что и мне становится больно, - увозил тебя