ей хочется. Да и вообще, давно я на ярмарке не была. - Ты бы еще бабушку позвала, - говорю удивленно. И тут бабушка выходит от себя и тоже: - А пусть позовет. И я давно на ярмарке не была. Вот как сына женила, отца твоего, так и не была. Кто ж не хочет посмотреть, какие нынче чужеземцы молодые. Красавчики или в наши времена больше везло. И пошла за плащом. Чудны дела! Да только понятно, что не за сладостями и молодыми чужеземцами они пошли. Иначе отстали бы на самом входе, где эти чужеземцы пиво пили и дрались с нашими на помосте. Загорелые, темноволосые, мускулистые - сама бы посмотрела, если бы не моя охрана. Ни мама, ни бабушка на парней и глазом не повели, только зыркали по сторонам и дальше, чем шаг, от меня не отходили. Я за медовыми коврижками - и они за мной. Я ожерелье в руках верчу - и они по браслету схватили и вроде тоже вертят, а смотрят все равно по сторонам. Мне уже не так интересно серьги выбирать, как поиграть с ними в прятки. Я тут за столб спрячусь, там пробегусь, уклонюсь и за спину дядьки Финна спрячусь - а они меня все равно находят и рядом держатся. Когда наигралась, я пошла к вышивальщицам, посмотреть, нет ли чего нового и красивого, может быть, еще ночных сорочек для первого замужнего года купить в приданое себе. Мало ли... Стою, перебираю кружева, рядом бабушка с мамой бдят. И тут поднимаю глаза - и встречаюсь взглядом с черными и раскосыми! На той стороне, за два прилавка от меня, стоит та беловолосая всадница. И смотрит прямо на меня. Не отрываясь. И снова я примерзла к земле, и кружева на пальцах повисли как сосульки. Стою и не дышу. И длится это бесконечно. Пока мама не заметила, что я замерла и не проследила мой взгляд. И не ахнула. Тут и бабушка пришла ей на помощь - бросилась ко мне, отодвинула от прилавка так быстро, что кружева рвались с тихим треском. И мама заслонила от меня черноглазую и они пошли куда-то в сторону. И я с ними. А когда пришла в себя, они сделали вид, что просто хотели мне показать маленького жеребчика дяди Якоба. И я сделала вид, что ничего не поняла. Только я ведь на самом деле не дура. Как они отвернулись, я спряталась за телегу с сеном. Начали ее обходить - я уже сбежала к рыбным рядам, там народу больше. Оттуда порскнула к плотницкому двору и затерялась среди резных шкафов и кроватных спинок. Дождалась я там, пока мама стала меня на всю ярмарку выкликать, и побежала в противоположную сторону. Добежала до северного выхода с ярмарки и там спряталась. Не знаю, почему я выбрала северный, но не прогадала - всего несколько минут прошло, а в толпе уже появилась белоснежная голова. Черноглазая шла быстрым шагом, время от времени оглядываясь. Никто ее не преследовал, но вид у нее все равно был испуганный. Я подождала, пока она миновала ворота и тогда за ней выбежала. Я боялась, что у нее будет здесь конь привязан, но она пошла пешком. Прямо на холм, подметая сухую грязь такой же белой, как ее волосы, юбкой. Вообще она была странно одета, я только сейчас увидела: юбка белая, как будто из выделанной кожи, но неровная, кусками свисает, босая, укутанная в меховые накидки и жилетки, на шее ряды крупных бус и на лбу повязка. А главное - я глазам не поверила! - среди этих обрывков кожи и меха видно живот! Плоский и загорелый. С ума сойти! Она почти бежала, но иногда останавливалась и всматривалась в сторону ворот. А я как будто чуяла, что она сейчас обернется и пряталась то за деревом, то за камнем. А один раз выглянула - и не увидела ее. Я успела даже расстроиться и собраться домой, к злым маме с бабушкой, как черноглазая вдруг сама передо мной объявилась и говорит: - Меня ищешь? - Тебя, - говорю. А сама боюсь - дико. Будто съест она меня или того хуже - расскажет то, после чего вся моя жизнь изменится. - Я знала, - говорит и садится прямо на землю. В белой своей юбке со своим загорелым животом. А мне что делать? Тоже сесть? Но я осталась стоять. - Кто ты такая? - спрашиваю. Потому что мне было страшно. Так страшно, как не бывало даже в плену у троллей. Противно бывало, а вот так страшно - ни разу. А она усмехается так нехорошо, и лицо у нее становится злое. И говорит: - Мы с тобой уже встречались. И тут у меня начинает болеть голова. В голове воспоминания. Я не хочу их доставать, я все помню, но не хочу. Но они не спрашивают. Не зря я троллей вспомнила. - Когда? - у меня губы еле шевелятся. Но я не дура. Я понимаю, что все началось вчера и просто так не кончится. Ни подружки, ни Хеннинг, ни мама с бабушкой. Что-то началось. Что-то. - Когда твой жених, - на этом слове у нее по лицу пробегает такая гримаса боли, что и мне становится больно, - увозил тебя из плена. Я тебе даже помахала. Не помню среди тролльчих таких красивых. Они пузатые были и с клыками. Но я верю. Они колдовать умеют. И еще верю, потому что внутри меня что-то тихонько визжит от ужаса. - Зачем ты здесь? - Приехала посмотреть, как поживает мой любимый, все ли у него хорошо. Может быть, он передумал на тебе жениться. Я бы его простила и обратно приняла. И замолчала. И смотрит на меня. А что на меня смотреть. Я дура, конечно, но не настолько дура. - Хеннинг? - уточняю. Она кивает. - Он ведь с нами год жил. Со мной. Любил меня. А потом... А потом меня похитили горные тролли, чтобы наказать моего отца за неисполненные обеты. И он пообещал гору золота и меня в жены тому, кто обратно вернет. И не успел сказать, а тут Хеннинг меня везет. Он про награду даже не слышал, как потом сказал. Он меня искренне полюбил. И сам вырвался из плена, и меня спас. Выходит, не в плену он был. - Ты все врешь. Вы, тролли, всегда людям врете! - кричу я ей в лицо и убегаю. Там, у северных ворот, уже толпа собралась, там бабушка и мама, все кричат, снова меня ищут. Хватают, закутывают в свои плащи, словно не май на дворе и тащат домой, и поят вином и медом, и кутают, и успокаивают. И мне все кажется, что я совсем спокойная, не понимаю, почему они так суетятся. Пока ночью, в самой середине ее, в час тишины вдруг не сознаю, что все это время я тихонько визжу от ужаса. Тоненько-тоненько. В детстве мне бабушка рассказывала сказки про горных троллей. Про то, как они танцуют в свете луны под барабаны. Про то, что их города, сплетенные из ветвей каменных деревьев, светятся по ночам. Про то, как колдуют, отдавая внутренний огонь и становясь все холоднее. Про то, что чистокровные тролли не выносят солнечного света. И про то, что каждый тролль мечтает стать человеком. Тогда он сможет гулять под солнцем и потеряет магию. Но добиться этого можно только одним способом. Тролля должен по-настоящему полюбить человек. "Они же уродливые, фу!", кричала я. А бабушка объясняла, что колдовством тролли могут принимать вид человека. И что любят не за внешность, а за доброту. Правда, ни разу еще не бывало, чтобы человеческая женщина полюбила мужчину-тролля. Только наоборот. И тогда я стала мечтать, что однажды встречу красивого горного тролля, полюблю его, и он останется навсегда таким же красивым. А у меня будет самый необычный муж! Когда я попала в плен к горным троллям, я вспомнила свою детскую мечту и удивилась ее глупости. Вокруг меня были огромные вонючие животные. Волосатые, клыкастые, с низким лбом и злобным взглядом. Никто из них не притворялся человеком. И никто из них не был добрым. Больше всего им нравилось, когда я выпрашивала у них воды. Они заставляли меня танцевать и петь и только тогда приносили деревянную кружку с затхлой жидкостью. Нет, совсем не то, чего я ждала. Я проболела неделю. Неделю я горела в лихорадке, но чувствовала, будто опускаюсь на дно ледяного озера. Неделю я бредила, но ощущала вокруг себя только плотный холодный мрак. И согрелась только когда мама раздвинула занавески и меня коснулось майское солнце. За эту неделю ярмарка закончилась, чужеземцы уехали, сплетни обо мне разошлись, их все обсудили и даже начали забывать. Поначалу вокруг меня носились, принося еду и питье, исполняя все мои капризы, но скоро обычный ход вещей взял верх, и вот я уже сама иду за водой, хоть и покачиваюсь иногда от слабости. Начал приходить и Хеннинг. Ни словом не упоминал о тролльчихе, был ласков и нежен, как раньше. Возобновилась подготовка к свадьбе, но пряли и шили мои подруги без меня. А потом и со мной - они тоже стали молчаливее и спокойнее, только время от времени я ловила на себе чей-нибудь сочувственный взгляд. Но скоро мы уже смеялись как раньше. Поэтому я совершенно не ожидала увидеть на утреннем рынке белые волосы по-прежнему без следов кос. Она стояла неподалеку, торговалась с Магнусом за кусок хорошей баранины, скалила зубы в улыбке - и Магнус ей отвечал! Я думала, она исчезла вместе с ярмаркой, отправилась к себе в горы, убедившись, что Хеннинг не собирается возвращаться и вполне счастлив. Почему же она осталась? У того же Магнуса я и узнала, что поселилась тролльчиха, которую звали Тилла, в старом доме на окраине, лет пятьдесят как заброшенном. Уже успела с кем-то подружиться, хотя конечно ее распущенные волосы и голый живот много кому не по нраву. Заброшенный дом она отмыла и отчистила, но вот за двор еще не бралась. Покупает на рынке мясо и зелень, прочее не интересует. Нет, никому не говорила, надолго ли. И тут Магнус вспомнил сплетни и напрочь отказался обсуждать со мной Тиллу дальше.