из плена. Я тебе даже помахала. Не помню среди тролльчих таких красивых. Они пузатые были и с клыками. Но я верю. Они колдовать умеют. И еще верю, потому что внутри меня что-то тихонько визжит от ужаса. - Зачем ты здесь? - Приехала посмотреть, как поживает мой любимый, все ли у него хорошо. Может быть, он передумал на тебе жениться. Я бы его простила и обратно приняла. И замолчала. И смотрит на меня. А что на меня смотреть. Я дура, конечно, но не настолько дура. - Хеннинг? - уточняю. Она кивает. - Он ведь с нами год жил. Со мной. Любил меня. А потом... А потом меня похитили горные тролли, чтобы наказать моего отца за неисполненные обеты. И он пообещал гору золота и меня в жены тому, кто обратно вернет. И не успел сказать, а тут Хеннинг меня везет. Он про награду даже не слышал, как потом сказал. Он меня искренне полюбил. И сам вырвался из плена, и меня спас. Выходит, не в плену он был. - Ты все врешь. Вы, тролли, всегда людям врете! - кричу я ей в лицо и убегаю. Там, у северных ворот, уже толпа собралась, там бабушка и мама, все кричат, снова меня ищут. Хватают, закутывают в свои плащи, словно не май на дворе и тащат домой, и поят вином и медом, и кутают, и успокаивают. И мне все кажется, что я совсем спокойная, не понимаю, почему они так суетятся. Пока ночью, в самой середине ее, в час тишины вдруг не сознаю, что все это время я тихонько визжу от ужаса. Тоненько-тоненько. В детстве мне бабушка рассказывала сказки про горных троллей. Про то, как они танцуют в свете луны под барабаны. Про то, что их города, сплетенные из ветвей каменных деревьев, светятся по ночам. Про то, как колдуют, отдавая внутренний огонь и становясь все холоднее. Про то, что чистокровные тролли не выносят солнечного света. И про то, что каждый тролль мечтает стать человеком. Тогда он сможет гулять под солнцем и потеряет магию. Но добиться этого можно только одним способом. Тролля должен по-настоящему полюбить человек. "Они же уродливые, фу!", кричала я. А бабушка объясняла, что колдовством тролли могут принимать вид человека. И что любят не за внешность, а за доброту. Правда, ни разу еще не бывало, чтобы человеческая женщина полюбила мужчину-тролля. Только наоборот. И тогда я стала мечтать, что однажды встречу красивого горного тролля, полюблю его, и он останется навсегда таким же красивым. А у меня будет самый необычный муж! Когда я попала в плен к горным троллям, я вспомнила свою детскую мечту и удивилась ее глупости. Вокруг меня были огромные вонючие животные. Волосатые, клыкастые, с низким лбом и злобным взглядом. Никто из них не притворялся человеком. И никто из них не был добрым. Больше всего им нравилось, когда я выпрашивала у них воды. Они заставляли меня танцевать и петь и только тогда приносили деревянную кружку с затхлой жидкостью. Нет, совсем не то, чего я ждала. Я проболела неделю. Неделю я горела в лихорадке, но чувствовала, будто опускаюсь на дно ледяного озера. Неделю я бредила, но ощущала вокруг себя только плотный холодный мрак. И согрелась только когда мама раздвинула занавески и меня коснулось майское солнце. За эту неделю ярмарка закончилась, чужеземцы уехали, сплетни обо мне разошлись, их все обсудили и даже начали забывать. Поначалу вокруг меня носились, принося еду и питье, исполняя все мои капризы, но скоро обычный ход вещей взял верх, и вот я уже сама иду за водой, хоть и покачиваюсь иногда от слабости. Начал приходить и Хеннинг. Ни словом не упоминал о тролльчихе, был ласков и нежен, как раньше. Возобновилась подготовка к свадьбе, но пряли и шили мои подруги без меня. А потом и со мной - они тоже стали молчаливее и спокойнее, только время от времени я ловила на себе чей-нибудь сочувственный взгляд. Но скоро мы уже смеялись как раньше. Поэтому я совершенно не ожидала увидеть на утреннем рынке белые волосы по-прежнему без следов кос. Она стояла неподалеку, торговалась с Магнусом за кусок хорошей баранины, скалила зубы в улыбке - и Магнус ей отвечал! Я думала, она исчезла вместе с ярмаркой, отправилась к себе в горы, убедившись, что Хеннинг не собирается возвращаться и вполне счастлив. Почему же она осталась? У того же Магнуса я и узнала, что поселилась тролльчиха, которую звали Тилла, в старом доме на окраине, лет пятьдесят как заброшенном. Уже успела с кем-то подружиться, хотя конечно ее распущенные волосы и голый живот много кому не по нраву. Заброшенный дом она отмыла и отчистила, но вот за двор еще не бралась. Покупает на рынке мясо и зелень, прочее не интересует. Нет, никому не говорила, надолго ли. И тут Магнус вспомнил сплетни и напрочь отказался обсуждать со мной Тиллу дальше. Так уж получилось, что мне понадобилось на дальний загон, там еще с осени остались в сарае две наши ступки и грабли. Дорога проходила по краю деревни, прямо мимо старого дома. Саму Тиллу мне увидеть не удалось, но дом действительно выглядел более обжитым, крыльцо выскобленным, окна уже не щурились слепо, а смотрели синими занавесками, а во дворе прямо на кусте терновника были развешаны на просушку знакомые белые одежды. И не только... Я ужасно покраснела - прямо на виду у соседей она развесила грудные ленты и нижние тонкие юбки! И еще такие странные тряпки, которых я никогда не видела, но сразу поняла, куда именно они надеваются! Бесстыдная тролльчиха, сразу видно, что безбожница. Я закрыла глаза руками и побыстрее побежала к загону. Только оглянулась напоследок и сама себе не поверила - она в одной повязке на бедрах, прямо с голой грудью стояла посреди своего огорода с лопатой в руках и, похоже, колдовала! Чертова горная ведьма! Развратная шлюха! Как мой Хеннинг мог с ней жить? Все она врала! Дома про тролльчиху сначала старались не говорить, но ветер вечно приносил возмутительные новости. В тот день ее голую, как оказалось, видела не только я. Мама еще сдерживалась, а вот отец за ужином разразился гневными наставлениями в адрес меня и сестер. Призывал к скромности и приличиям, напоминал о христианском целомудрии. Судя по хихиканью сестер - они тоже поняли, кто его вдохновил. Хеннинг сдерживался долго, слишком хрупок был мир между нами, напряжение все еще сохранялось - ни он, ни я не могли забыть того вечера. Он подозревал, что Тилла мне что-то рассказала, а я молчала. Я хотела ему доверять, но почему-то не могла. Но и он не выдержал однажды и рассказал, что Тове видели выходящим поутру из дома тролльчихи. И что он не был первым, кто был с нею, когда на траву выпадала роса. В глазах Хеннинга сверкали зеленые искры. А я молчала. Теперь уже все мои родные приносили новости о ней. Не пришла в воскресенье в церковь - полбеды, она же нехристь. Но вместо этого она танцевала босиком на молодой зеленой траве и хлопала сама себе в ритм. Священник ходил к ней воскресным вечером, но вернулся ни с чем и запретил обсуждать свой визит. Отказалась от принесенной старой Элин молочной каши, сказала, что не ест такое. Зато пригласила ее саму попробовать свое мясное варево. Элин в ужасе убежала. Скупила у мастеров все украшения из кости и светлого дерева, а взамен принесла продавать шкурки бельчат, ярко-рыжие, весенние. Ни одному охотнику не под силу попасть в молодого бельчонка в мае. Не иначе колдовство. Расчистила огороды у дома, но почему-то не стала сажать овощи и зелень, оставила невысокую мягкую траву, свежую и чистую, на которой иногда спала днем, а иногда танцевала. Но и на колдовстве ее больше никто не ловил. И разврат перестала чинить - ходила не в своих кожаных юбках, а в темных и длинных. Живот больше не оголяла, волосы собрала в перевитый бусами хвост. И украшений стала носить еще больше, так что позвякивала при ходьбе. Мужчин поутру выходящих от нее больше не замечали, но тут ведь какое дело - может, прятаться лучше стали? Я видела ее иногда на рынке, но она больше не встречалась со мной взглядом. Обходила дальней дорогой. И мне казалось, что это я ее преследую. Слежу. Точно знаю, в какой час она у себя на огороде спит под ярким солнцем, а в какой - стирает белье в реке, заходя в нее по колено и не подтыкая юбку, словно теперь жутко боится показать лишний кусочек загорелой кожи. И точно знаю, где в этот момент Хеннинг - у себя ли дома, у меня ли или на охоте. Почти в любой момент между ними была добрая половина деревни, и это почему-то наполняло меня тревогой. Я думала о ней больше, чем о своем женихе. А между тем наступил июнь и близилась наша свадьба, назначенная на праздник середины лета во время солнцестояния. Мама с бабушкой стали суетливыми и нервными и совсем забыли про меня. Они дошивали платья, пересчитывали бусы и платки, советовались с плотниками, отделывающими наш будущий дом. А я совсем забросила свои обязанности, свалив их на сестер и чаще всего наблюдала за тролльчихой. В воскресенье я сделала вид, что пошла в церковь, а сама ускользнула от самых дверей и, прячась в кустах сирени, пробралась на край деревни. Мне было любопытно посмотреть, как она танцует, но она не стала. Она постояла, бесстрашно глядя на солнце, ушла в дом и вернулась в мешковатых штанах из той же мягкой белой кожи, что и ее юбки. И голая сверху. Ну, не совсем голая - только в лентах, стягивающих грудь. И с мечом. Волосы она забрала в высокий хвост на макушке. Когда она сделала первый выпад, я поняла, насколько