— Ненавижу эту вещь. Не знаю, как ты носила ее все эти годы.
Я киваю, и после минутного колебания, развязываю и свою.
— Как твоя дорога? — спрашиваю я.
— Ухабистая, — отвечает она коротко.
— А прощальный ужин, они поверили, что ты была…, ты была мной?
— А почему нет? Я отличная врунья, — говорит она. По тону ее голоса, я не понимаю, хвастается ли она или злится. — И, кроме того, — добавляет она, — Арианна не позволяла мне говорить с кем-либо.
— Да, — отвечаю я спокойно, — она часто так себя ведет.
Элара поворачивается и смотрит на задернутые шторки, и я обдумываю, что ей еще сказать. Все эти недели в дороге, смотря в окно кареты, я так много думала о ней. Она выросла в маленькой деревне, не в Аллегрии, насколько я понимаю. Я не могу не задаваться вопросом, как это было бы, ходить без стражи за твоей спиной, и никто из горожан не выкрикивает твое имя из-за обожания или ненависти.
— Какой была семья — те, кто тебя вырастили, я имею в виду?
Элара отрывает свой взгляд от штор:
— Это допрос?
— Что? Нет, конечно, нет.
— Тогда я не думаю, что нам надо разговаривать. Давай просто доберемся до замка.
— Хорошо…, но я проведу оставшуюся жизнь здесь, в Кирении. Я не думаю, что вернусь в Гадандрию когда-либо. А ты будешь в Коринфе только до маскарада.
Она смотрит на меня, не понимая:
— И?
— Ну, у нас остался только небольшой промежуток времени и…, я имею в виду, ты не хочешь узнать друг друга?
Ее глаза опущены.
— То, что я хочу, не имеет значения.
— Я понимаю это, Элара, правда. Не смотря на то, что мы были воспитаны по-разному, я понимаю это. Ты не можешь знать, что значит, когда тебя заставляют носить маску.
— Заставляли? — злобная улыбка появилась на ее губах. — То есть они держали тебя и насильно надевали маску на тебя каждый день, так?
— Ну, нет, — говорю я, нахмурившись, — но…
— Ты голодала из-за них? Угрожают тебе, что посадят тебя в тюрьму? Запирают тебя в камере?
— Нет, конечно, нет. Но ходит столько слухов. О моем уродстве, о проклятье. Но, по крайней мере, некоторые люди во дворце верят, что это так.
— Некоторые люди идиоты, — отвечает она. — И что? Ты не слепая, и у тебя есть зеркало. Очевидно, ты должна понять, что с твоим лицом все в порядке.
Мне нечего сказать. Ее жизнь была более жестока, но при всем своем самодовольстве она не может знать, что значит слышать эти слухи.
— Ты дочь короля, — продолжает Элара, сейчас ее глаза сосредоточены на мне, — и сестра коронованного принца. Ты могла отказаться и не носить маску.
— Это не так просто, — настаиваю я, — наша семья…
— У меня нет семьи, — отвечает она. — Или имени, — добавляет она мягче.
— Что? — я наклоняюсь вперед. Тогда мысль озаряет меня. — Кто назвал тебя Элара? Твои родители…
— Я устала, — прерывает она, — я хочу побыть одна. Скажи извозчику, чтобы остановил карету, чтобы ты пересела в любую другую.
— Но лорд Квинлан сказал, что мы будем ехать вместе, пока не доедем до замка. Стражникам дали приказ.
— Лорд Квинлан — напыщенный дурак, — говорит Элара. Она отворачивается и кричит:
— Извозчик, остановите карету!
Карета замедляется, но не останавливается.
— Простите, Ваше Величество, — доносится голос извозчика, — но лорд Квинлан сказал…
— Мне все равно что сказал лорд Квинлан, — говорит она. — Я принцесса Вилхамина Эндевин, дочь короля Феннрика Прекрасного. И тебе же будет лучше, если ты остановишь эту карету, прежде чем я сниму свою маску и посмотрю на того из вас, кто мне противоречит!
Карета останавливается так быстро, что я падаю назад, и смотрю удивленно на Элару.
— Это было потрясающе, — говорю я. — Я никогда не с кем так не говорила в своей жизни.
Она обдает меня испепеляющим взглядом:
— Может быть, если бы ты пыталась, твой отец не выслал бы тебя из королевства.
Мои руки дрожат, и я поспешно завязываю маску. Когда я выхожу из кареты, стражник появляется, чтобы помочь мне:
— Пожалуйста, отведите меня в другую карету. Мы бы хотели ехать раздельно.
Лицо стражника отражает замешательство, и я могу догадаться, о чем он думает. Девушка, на которую он смотрит приманка или принцесса?
— Найди другое место для нее, — кричит Элара. Стражник бормочет свое согласие, и когда он оборачивается обратно ко мне, замешательство исчезает.
Понятно, он решил, что приманка я, потому что голос в карете может принадлежать только королевской особе.