Гюнтер продолжает изучать меня глазами, и Маринда и я бросаем друг другу беспокойный взгляд.
− Возможно, вы захотите остаться на завтрак? − спрашивает Маринда, указывая на котелок с кашей, кипящий над очагом.
Гюнтер, наконец, отрывает свой взгляд от меня.
— Нет, спасибо, − говорит он Маринде. И, кивнув головой, он уходит, оставляя нас смотреть ему вслед.
Маринда хмурится:
− Это было странно.
− Да, так и есть, − я соглашаюсь, − мистер Блэквилль, директор приюта, тоже слегка странный.
− В том то и дело, − говорит Маринда. — Я не понимаю, почему приют посылает вас сюда. Я никогда не встречала мистера Блэквилля. Я никогда не слышала о нем до того, пока он не прислал письмо и плату за ваши комнаты. Но я видела приют снаружи, и просто не могу понять, как они позволили себе оплатить вашу поездку в Аллегрию.
Я колеблюсь, не зная, как реагировать. Я все еще не понимаю, почему мистер Блэквилль сделал вид, что ничего не знает о мистере Траверсе. Но после всех этих лет, опыт научил меня, что он не будет отвечать на любой вопрос, на который не хочет.
Прежде чем я могу ответить, я слышу скрип лестницы и пререкания Огденов.
− Не мог бы ты хотя бы попытаться выглядеть презентабельно, пока мы здесь? − кричит миссис Огден. — Мой отец заплатил тебе хорошее приданное, потому что он думал, что отдает меня в приличную дворянскую семью.
− Или, может быть, он просто отчаянно желал избавиться от тебя, дорогая. Ты когда-нибудь думала об этом?
Я поспешно желаю хорошего дня Маринде и ухожу, пока Огдены не увидели меня и не передумали отослать по поручению.
На улице я направляюсь к площади Элеаноры. Яркое утреннее солнце отражается в опалах, инкрустированных в мощеные улицы, придавая туманному дню радужный вид. Город еще более переполнен сегодня. Несколько мужчин собрались в группы, рассуждая о предстоящем выступлении короля и надеясь, что у него будет, что сказать по поводу растущих цен на зерно и слухов о предстоящей войне с Киренией. Я прохожу мимо группы женщин, одетых в блестящие костюмированные маски, которые спорят о том, что наденет принцесса Вилхамина для речи короля.
Площадь Элеаноры − большое открытое пространство, граничащее с Галандрийским Судом на западе и Часовой Башней на востоке. Историческая библиотека Аллегрии очерчивает северную сторону, а на юге − здание Королевской Оперой. Опаловый дворец − монолит из кремового камня со скрученными башнями, которые видны с площади − возвышается над холмом южной части Аллегрии.
Я покупаю яблочный пирог в лавке около Часовой Башни и спрашиваю у продавца, как пройти к тюрьме.
− Вам вот по этому пути, − отвечает он. — Поверните налево на следующей улице и не пропустите ее.
Тюрьма состоит из нескольких этажей и увенчана Сторожевой Башней. Я медленно приближаюсь, доедая яблочный пирог, и вижу, как мужчина и женщина стучат в ворота, которые открывает дворцовый стражник. Они говорят с ним недолго, прежде чем заходят вовнутрь.
Вот оно. Если я собираюсь узнать, что мистер Траверс знает обо мне и моей семье — или что он и есть моя семья, время пришло. Я стучу в ворота. Когда они открываются, стражник с жесткими черными волосами смотрит на меня.
− Да, − начинаю я, − не могли бы Вы помочь мне…
− Назовите Ваше имя и имя заключенного, которого хотите видеть, − прерывает он, прислонившись к воротам.
− Меня зовут Элара, и я хочу посетить мистера Траверса.
Он подозрительно смотрит на меня.
— Здесь нет никого с таким именем.
Он начинает закрывать ворота, но я протягиваю руку, чтобы остановить его.
— Его могли привезти под другим именем. Его привезли из деревни Тулан примерно две недели назад.
Я наклоняю голову и позволяю волосам упасть на плечи. Одариваю его самой очаровательной своей улыбкой.
— Ведь есть же способ узнать, держите ли вы кого-то подходящего под это описание?
Это сработало. Он отвечает улыбкой, открывая рот полный серых зубов.
— Может быть… Сколько вортингов у тебя есть?
Я открываю свою сумку и достаю четыре вортинга. Не говоря ни слова, он выхватывает их из моей руки.
— Стой здесь, − говорит он и закрывает ворота.
Пока я жду, я придумываю все вопросы, которые задам мистеру Траверсу. Несколько минут спустя, ворота открываются, и возникает охранник.
— Я поговорил с начальником тюрьмы.
− И? Что он сказал?
Он многозначительно смотрит на мою сумку, пока я открываю ее и протягиваю еще три вортинга, которые миссис Огден дала мне накануне вечером. Я говорю себе, что придумаю хорошее оправдание, почему я вернулась без денег и веера.
— Это все что у меня есть. Что сказал начальник тюрьмы?
Он забирает монеты.
— Он сказал, что заключенных из Тулана не привозили в прошлом месяце.
После этого он захлопывает ворота на замок.
Его слова сковали меня, словно тяжелые цепи. Цепи, которые прикуют меня к Огденам. Слепо я тащусь по улицам обратно, сердито протискиваясь против толпы, которая идет на площадь Элеаноры. Я падаю на скамейку около фонтана короля Феннрика, открываю свою сумку и выдергиваю из нее книгу мистера Траверса. Из всех вещей, которые мама могла бы оставить мне, должна быть какая-то причина, почему она выбрала эту пыльную старую историческую книгу.
Я пролистываю потрепанные страницы с загнутыми краями. Я проделывала это раз сто за последние две недели, когда была вне поля зрения Огденов. Я ищу. Что именно, я не знаю. Какой-нибудь знак от мамы, наверное. Что-то, что скажет мне, кем она была или кем могла бы быть — кем бы я могла быть, − если бы она не отдала меня. Единственное воспоминание о моей маме − это расплывчатый, туманный образ доброго лица женщины, ее кудрявые рыжие волосы щекочут меня, когда она поет мне колыбельную. Или, по крайней мере, я всегда предполагала, что она была моей мамой.
Я перевернула страницу и начала чтение:
Легенда о Расколе Опала тяготила Элеанору в последние годы ее жизни. Действительно, она часто вызывала врачей и жаловалась на кошмары. Она утверждала, что в этих снах она видела, кто на самом деле расколол опал.
— Я, − говорила она, признаваясь. — Она выглядела, как и я.
Я перестала читать, услышав голос Серены, раздавшийся с соседней скамейки. Куст розы, растущий между скамейками, отгораживал нас друг от друга. Я едва разбирала ее слова. Что-то о веере и новом платье, я думаю.
Я захлопываю книгу на замок. Ради Элеаноры, что еще она могла хотеть? Тапочки из чистого золота? Ленты в волосы, благословленные самой Принцессой в маске?
− Меня не волнует этот дурацкий веер, − говорит она.
− Ты не могла бы обмануть меня, − слышно дразнящий голос Гордона. — Видимо твоя мама − не единственная актриса в вашей семье.
− Да, − смеется Серена, − вортинги или нет, мама никогда бы не отправила ее так надолго, если бы она не думала, что я нуждаюсь в ней.
Их голоса заглушают дети, играющие в фонтане. Я нагибаюсь к розовому кусту — практически получая пчелиный укус в ухо − и напрягаюсь, чтобы услышать их. Мой желудок сжимается. Почему Серена и Гордон отдыхают вместе на скамейке?
− Мы должны сказать им, вскоре, − говорит Серена, − мы не можем ждать вечно.
Гордон замолкает на секунду.
— Ты права. Но позволь мне сказать Эларе первой.
Сытая по горло слышать только половину того, о чем они говорят, я встаю и выхожу из-за кустов.
— Сказать мне что?
Но когда я вижу скрещенные пальцы Серены и Гордона, смысл их слов становятся понятным. Незначительные детали встают на место: растущая дистанция между мной и Гордоном, его настойчивость по поводу перемены в Серене…
Я слепая идиотка.
Шок на их лицах отражает мой собственный.
— Вы двое? Вы… вместе? Как долго? − бормочу я.
Гордон вскакивает.
— Недолго, Элара. И я хотел сказать тебе — Серена с самого начала говорила, что я должен рассказать.
Серена поднимается и кивает.
— Да, Элара. Я была недобра к тебе, когда мы были маленькими, и я извиняюсь за это. Но я клянусь, я …