– Консервативно, понимаю.
Она дотягивается до своей кружки, поднимает ее, дуя сверху. Пей, малышка. Когда она делает глоток, я облегченно выдыхаю. Она пьет тост за свою гибель, или же за наше начало.
– Значит, вы просто запишите то, что рассказываю?
– Верно. – Когда я поднимаюсь, чтобы убрать поднос, она хватает свою кружку, прижимая к груди. – Эви, у меня еще есть на кухне. Я вернусь и принесу его целый котелок.
К тому времени, когда я вернулся с котелком и своей собственной кружкой, она допила свой шоколад. Ее толстовка сейчас была обмотана вокруг талии, и когда она подбрасывала топливо в огонь, футболка с короткими рукавами обтянула ее груди. Я так сильно сжал ручку кружки, что испугался как бы она не сломалась. Потом нахмурился. Я, обычно, не так соблазняюсь своими подданными. Смешивать работу и удовольствие - это... грязно. Но ее очарование опьяняет. Ранее в городе, когда впервые ее увидел, я возжелал ее, представляя ее в своей постели, раскрывшую мне объятья. Окажется ли она одиночкой? Она садится на место, притягивая мой взгляд.
– Почему вы хотите знать обо мне? – в ее голосе слышится тягучие нотки южного акцента.
Я прочищаю горло и отвечаю:
– У тех, кто бывает здесь, есть своя история выживания. Вы не исключение. – Я занимаю свое место на диване. – Я хочу узнать о вашей жизни. До и после Вспышки.
– Зачем до Вспышки?
Чтобы получить основную историю моего нового подопытного. Вместо этого я говорю:
– Апокалипсис вывернул жизнь наизнанку, изменяя людей. Для того чтобы выжить, им пришлось сделать много вещей, которые они никогда думали, что смогут совершить. Я хочу, по возможности, побольше подробностей... Ты не должна говорить свою фамилию, если это поможет тебе чувствовать себя более комфортно.
Держа губы над ободком кружки, она бормочет:
– Моя жизнь уже вывернулась наизнанку до Вспышки.
– Что ты имеешь в виду?
Я протягиваю руку и нажимаю на кнопку записи. Похоже, она не против.
– За несколько недель до этого, я вернулась домой после летних каникул. И все стало не таким.
– А где был твой дом? – спрашиваю я, почти не дыша, так как не спускаю с девушки глаз. Ее веки потяжелели, а светлые волны волос блестят в свете огня. Она перекидывает шелковистые пряди через плечо, и я улавливаю тонкий намек на ее аромат – чистый, цветочный. Даже через восемь месяцев после Вспышки, когда испарились все озера и реки, она умудрялась пахнуть, словно только вышла из ванной. Удивительно. В отличие от зловонных, маленьких крыс в моем подземелье.
– Мой дом был в Луизиане, на красивой ферме выращивающей сахарный тростник – "Хейвен" – Она откидывается в кресле, мечтательно глядя в потолок, вспоминая: – все вокруг нас, было бесконечно простирающимся морем зеленого тростника.
Вдруг во мне открылось страстное желание узнать об этой девушке все. Почему она одна? Как она могла очутиться так далеко на севере без мужской защиты? Если Бэгмены не заполучили ее, то должны были поймать работорговцы или ополченцы. И я понимаю, что она, должно быть, совсем недавно потеряла своего защитника – иначе, почему столь симпатичная девушка одна. Мой выигрыш.
– Какие-то проблемы дома? – какой она будет – ее история - ссоры с родителями, наказание за нарушение комендантского часа или грязной разборкой с местными жеребчиками из средней школы? – ты можешь рассказать мне. Я усердно ей киваю.
Она делает глубокий вдох и прикусывает губу. В этот момент, я понимаю, она приняла решение, рассказать мне все.
– Артур, я... Меня только что выпустили из психиатрической клиники. – Она смотрит на меня из-под ресниц, оценивая мою реакцию, несмотря на видимую боязнь ее.
Я еле успеваю не позволить своей челюсти отвиснуть.
– Из психиатрической клиники?
– Я была больна последнюю четверть учебного года, поэтому мама заставила меня поехать в клинику в Атланте.
Эта девушка была послана мне небесами! Я тоже был болен. Пока не проверил свое варево на себе, в конечном счете, найдя лекарство. Ее представление о болезни и мое, вероятно, отличались в смертельной степени... но я мог бы научить ее, как подавить и принять тьму.
– Не могу поверить, что откровенничаю об этом. – Она хмурится, а потом шепчет: – я не смогла рассказать ему свои секреты.
Ему – ее предыдущему защитнику? Я должен узнать эти секреты! Она дарит мне нежную улыбку.
– Почему я чувствую себя так легко с тобой?
Потому что наркотики действуют даже сейчас, расслабляя тебя.
– Пожалуйста, продолжай.
– Я пробыла дома всего лишь две недели, и со мной снова начали происходить странные вещи. Я проводила время в кошмарах и галлюцинациях, которые были настолько реальны, что я не могла сказать, происходит это во сне или наяву.
Эта встревоженная девочка, одинаково хрупка как умом, так и телом. Она моя. Посланная небесами. Я покрылся испариной от сдерживаемого нетерпения. Она этого не замечает, потому что снова изучает потолок, вспоминая.
- Учебный год начался за неделю до Вспышки, и за семь дней, до моего шестнадцатилетия.
- Твой день рождения был в один день с апокалипсисом? - Спрашиваю я, повысив от волнения голос. Она кивает.
- Что тогда произошло?
Она ставит ногу на кресло, и использует другую, чтобы легко качнуть себя.
– Помню, как в понедельник утром одевалась в школу – моя мама боялась, что я была не готова вернуться. – Она выдыхает. – Мама была права.
– Почему?
Эви встречается со мной взглядом.
– Я расскажу вам. Всю свою историю. И я постараюсь вспомнить как можно больше. Но, Артур...
– Да?
Ее глаза сверкнули, а лицо покраснело. Она была изящно несчастной.
– То, что как я полагаю, произошло, не может быть тем, что на самом деле имело место.
Глава 1
6 ДНЕЙ ДО АПОКАЛИПСИСА
СТЕРЛИНГ, ЛУИЗИАНА.
– Как твое самочувствие? – спросила мама, оценивая меня взглядом. – Ты уверенна, что выдержишь это?
Я закончила укладывать волосы, приклеила на лицо улыбку и солгала сквозь зубы.
– Определенно. – Хотя мы уже говорили об этом, я терпеливо повторилась: – врачи сказали, что возвращение к нормальному режиму, может хорошо повлиять на такую как я. Ну, по крайней мере, так сказали трое из пяти. Двое других настаивали, что я все еще была неуравновешенной. Заряженным ружьем. С вероятностью того, что посыплются проблемы.
– Я просто должна вернуться в школу, в круг своих друзей. Всякий раз, когда я это ей цитировала, то прижималась к ней, мама чуть расслаблялась, будто это было доказательством, что я на самом деле слушала их.
Сцепив руки за спиной, мама начала бродить по моей комнате, ее глаза метались по моим пожиткам – привлекательный, светловолосый Шерлок Холмс, вынюхивающий любые секреты, которые она еще не знала. Она бы ничего не нашла; я успела спрятать свою контрабанду в сумке с книгами.
– У тебя были кошмары прошлой ночью?
Она слышала, как я вскочила ночью с криком?
– Не-а.
– Когда ты сталкивалась со своими друзьями, ты призналась кому-нибудь, где на самом деле была?
Мы с мамой всем говорили, что я уезжала в школу "хороших манер". В конце концов, не может быть слишком рано подготовить дочь для соперничества в женском обществе Юга.
На самом деле, я был заперта в Детском Исследовательском Центре, клинике для детей с психическими отклонениями. Также известной, как Последний Шанс Ребенка.
– Я никому не говорила о ПШР, – сказала я, в ужасе от мысли, что мои друзья или бойфренд, обо всем узнают. Только не он. Брэндон Рэдклифф. С его карими глазами, улыбкой кинозвезды, и вьющимися светло-каштановыми волосами.
– Хорошо. Это только наше дело.