Жизнь в Бет-иль-Мтони под гнетом Аззы бинт-Сеф всегда была более или менее уединенной, в Бет-иль-Ваторо я чувствовала себя еще более одинокой. По этой причине я тем более любила веселье и движение Бет-иль-Сахеля. Две мои маленькие племянницы, дочери брата Халеда, каждый день приходили из своего дома в Бет-иль-Сахеле (их приводили утром и уводили обратно вечером), чтобы делать уроки вместе со своими маленькими дядями и тетями, а потом играть с ними. Куршит, мать Халеда, черкешенка по происхождению, была очень необычной женщиной. Она обладала телосложением героини и сочетала в себе выдающуюся силу воли с весьма развитым умом, и я не помню, чтобы мне когда-нибудь встретилась равная ей особа моего пола. Говорили, что в одном случае, когда Халед был представителем моего отца во время его отъезда, она управляла нашей страной, а остальные были только куклами в ее руках.
Без сомнения, ее советы были бесценны для нашей семьи, а решения она принимала мгновенно. Ее взгляд был таким острым и наблюдательным, что ее два глаза видели столько же, сколько сто глаз Аргуса. В важных делах она проявляла мудрость Соломона. Но мы, маленькие дети, считали ее отвратительной и с радостью обходили ее стороной.
Наконец наступил вечер, и мы начали думать о возвращении в Бет-иль-Ваторо. Вдруг, к огромному горю моей матери, мой отец объявил, что я должна продолжить учебу. В ответ на ее слова, что невозможно найти подходящую учительницу, он заявил, что меня нужно посылать в Бет-иль-Сахель каждое утро и приводить обратно вечером, как двух моих племянниц, так я буду учиться вместе с моими здешними братьями и сестрами. Для меня эта новость была в высшей степени неприятна: я была слишком подвижной для того, чтобы получать радость от длительного сидения на месте; кроме того, моя последняя учительница совершенно отбила у меня вкус к урокам. Но то, что я буду проводить вместе с братьями и сестрами почти всю неделю, кроме пятниц, мгновенно утешило меня, тем более что моя очаровательная сестра Холе предложила взять на себя заботу обо мне и смотреть за мной. И она делала это как мать. Моя настоящая мать была в ужасной печали из-за того, что приказ отца разлучал нас на шесть дней в неделю, но, разумеется, была обязана подчиниться. Однако она попросила меня несколько раз в день приходить в определенное место, откуда она могла бы видеть меня из Бет-иль-Ваторо и помахать мне рукой в знак приветствия.
Глава 4
Продолжение воспоминаний о детстве
Подростковые шалости. – Принцесса Салама влезает на пальму. – Приступ болезни у Маджида. – Семейная ссора, которая заканчивается разводом; в результате создательница мемуаров снова переезжает в другой дом. – Причуды султанши-персиянки. – Уроки каллиграфии.
Я все больше и больше любила Бет-иль-Сахель, потому что здесь нам давали гораздо больше воли, чем в Бет-иль-Мтони. К тому же находилось много возможностей для глупых шалостей, и мы их не упускали, а если нас за это наказывали, я переносила наказание легче, чем другие, благодаря величайшей доброте Холе.
У нас было несколько красивых павлинов, один из которых имел скверный опасный нрав и терпеть не мог нас, детей. Однажды, когда мы пятеро шли из Бет-иль-Сахеля в Бет-иль-Тани (дворец-пристройку к Бет-иль-Сахелю), этот павлин вдруг яростно напал на нашего брата Джемшида. Мы все сразу же бросились на это чудовище и победили его, но так сильно рассердились, что не смогли отпустить павлина, не наказав его за проступок. Поэтому мы, посовещавшись, придумали для него безобразный способ мести – вырвали у гордой птицы самые красивые перья из хвоста. Какой жалкой курицей выглядел потом этот воинственный красавец! К счастью, наш отец в тот день был в Бет-иль-Мтони, а к тому времени, как он вернулся, дело было замято.