- Наследник? Наследник? - бешено вскинулась Зорти. - Так знай же, что я не выйду замуж даже в том случае, если останусь последней особью женского пола во вселенной!
Она чуть не выпалила сгоряча: "Если нужен наследник, надо было за сыном как следует следить!" Но вовремя прикусила язык - иначе ведь и Котвицу погубишь, и себя.
- Ну все, дочка, - глаза королевы вновь налились яростью, - Я окончательно поняла, что тебе точно пора замуж. Хватит всего этого мальчишества. Всех этих шалостей, всех этих выходок, всех этих тренировок, где ты можешь запросто сломать себе шею, всех этих полетов, всех этих скачек... Отец мог все это терпеть, я же не собираюсь. Станешь верной женой Вольфганга, и тогда уж тебе будет не до глупостей. И я буду спокойна.
- Спокойна? - переспросила Зорти с жаром. - Тебе будет спокойно, что родная дочь терпит адские муки? Да мать ли ты мне вообще, а? Ты хоть когда-нибудь меня любила?
Королева, взбешенная подобной речью, размахнулась изо всех сил, собираясь влепить дочери звонкую пощечину, однако Зорти, машинально, как привыкла на тренировках, перехватила руку нападающего. Но тут же опомнилась, отпустила ее и сказала:
- Прости, мама, я случайно, по привычке. Бей. От мамы я защищаться не буду.
Но королева уже слегка остыла и направилась к выходу. На пороге обернулась и сказала:
- Даю тебе мое королевское слово, ты выйдешь за Вольфганга.
И потянулись, впервые в жизни Зорти, совершенно серые, бессмысленные дни. Когда умер отец, она и то хоть чем-то занималась. Во Всеславии существовал обычай - сразу после смерти монарха все его родственники и приближенные должны были от его имени дарить народу последние подарки, чтобы о покойном сохранилась самая светлая память. И Зорти на протяжении всех траурных дней вместе с друзьями-мальчишками ходила по бедным кварталам, раздавая деньги всем встречным, и даже заходила в дома. Это продолжалось до позднего вечера, и девочка выматывалась настолько, что не было сил даже реветь в подушку. А теперь... теперь началось вообще непонятно что.
Домашний арест продолжался целых полмесяца. Единственное, что разрешалось, это ненадолго принимать посетителей, но только имевших дворянские титулы. А таковым из друзей принцессы обладали лишь Котвица и несколько сыновей вельмож, с которыми Зорти обычно тренировалась в единоборствах. Мальчишки всячески ободряли принцессу, рассказывали разные смешные случаи... Но удаляться им приходилось слишком быстро. Все, что могло радовать душу, из комнаты унесли - нельзя было смотреть кино, слушать музыку, читать книги. Правда, одну книжку девочке все-таки удалось спрятать в щелях кровати. Это была совсем небольшая, но зато самая любимая книжка о пятерке удалых, отважных девчонок, бесстрашно сражавшихся с превосходящими силами противника и отдавшими свои юные жизни за Россию. Оставалось перечитывать ее в тысячный раз или размышлять о том, что же делать дальше.
Ну и, конечно, принцесса не забывала о тренировках. Во много раз больше, чем обычно, повторяла давно заученные движения всех известных ей земных и внеземных единоборств. Но разве можно по-настоящему тренироваться без партнеров? Обычно девочка сражалась одна против десяти-двадцати противников, а если в одиночку, то только с тренерами. А теперь не было даже хотя бы одного мальчишки, способного метнуть пятку в ее сторону.
На письменном столе, за которым Зорти обычно делала уроки, торчал теперь лишь открытый футляр с ненавистным ожерельем. Он стоял на подставке под углом в сорок пять градусов, чтобы взгляд принцессы все время падал на него. Закрыть коробку было нельзя - так приказала королева. И этот сверкающий овал казался девочке зловещим, словно петля, которую вот-вот накинут на ее шею. И каждый раз, как Зорти замечала эту петлю, ей вспоминалась одна давняя история.
Во время Великой Отечественной войны жила в Белоруссии девочка по имени Катя Сусанина. Она родилась в 1928 году в Витебской области. Как только началась война, ее отец ушел на фронт. Фашисты, оккупировавшие Белоруссию, расстреляли Катину мать, а саму девочку отдали в рабство барону. Ее заставили стирать господское белье, при этом постоянно избивали, поселили в старом сарае, а питаться заставили из одного корыта со свиньями. Конечно же, Катя не покорилась, и дважды пыталась бежать, но ее ловили, колотили с еще большим остервенением, и даже отбили легкие. Наконец, барон засобирался обратно в Германию, намереваясь увезти всех рабов с собою. И Катя поняла, что ей остается только одно. Заморенная голодом, истощенная побоями, практически, инвалидка, она знала, что уже ничем сможет помочь своим, не сможет партизанить. И тогда она повесилась, нанеся врагам ущерб хотя бы таким образом - лишив их лишних рабочих рук. Случилось это в 1943 году, прямо в день ее пятнадцатилетия. Но перед этим Катя успела написать письмо отцу, где рассказала обо всех ужасах рабства. Это письмо нашли спрятанным в развалинах дома в городе Лиозно. Оно не дошло до адресата, потому, что сменился номер полевой почты, но попало в Москву, было опубликовано в центральной газете, и о судьбе непокорной Кати узнал весь народ, и ее образ повел его дальше к Великой Победе, в числе множества образов замечательных девчонок той эпохи.
"Ну что ж, - думала Зорти каждый раз вспоминая о судьбе Кати. - Я пока что не истощена до предела, я полна сил и решимости добиться своей цели. Значит, про подобный способ борьбы с германцами думать не следует. Катя сделала, что могла, а я могу гораздо больше, я способна бороться. Они у меня еще попляшут".
Все, все в предстоящем браке было хуже некуда. Взять хотя бы имя будущего родственника - король Карл. Еще на старушке-Земле было множество монархов с таким именем, но принцессе сразу же вспоминался один - Карл VII из французской династии Валуа, прозванный Ничтожным. Правда, некоторые величали его Победоносным - ведь именно при нем Столетняя Война завершилась победой французов, но этот титул он загреб чужими руками. Сын сумасшедшего Карла VI, робкий и трусливый, он, все еще оставаясь дофином, то есть, принцем, прозябал в замке Шинон, на небольшом клочке земли, оставшемся от былой Франции, не решался двинуть войска против англичан, не решался освобождать погибавший в осаде Орлеан и даже Реймс, единственный город, в котором он мог короноваться и стать полноправным королем. И лишь Жанна д'Арк убедила его дать ей войско и начать борьбу за родную землю. Лишь она освободила и Орлеан, и Реймс, едва ли не силой заставив Карла стать монархом. Лишь перед ней англичане бежали, бросая в спешке занятые города. И после всего этого Карл предал ее, решив довольствоваться тем, что она уже добыла для него, и не поддержал Жанну, когда она безуспешно пыталась взять Париж. И когда она попала в плен, Карл не пошевелил пальцем, чтобы спасти ее. А ведь это стоило бы ему сущего пустяка. Даже не требовалось освобождать Жанну ценою жизни воинов - по законам того времени, король мог просто выкупить ее из плена, но отказался. Все, все что только можно, Карл VII получил из рук отважной девушки и обрек ее на мучительную гибель - на целый год плена и сожжение заживо.
И хотя Валуа был Карлом только для русских, согласно традиции, а у себя на родине звался Шарлем, а в Англии и вовсе Чарльзом, зловещая ассоциация упорно не желала проходить.
И этот, Тридцать Шестой тоже, вот хочет поживиться за счет девчонки.
Кроме того, нынешний всегерманский Карл был прямым наследником того самого бесславного шведского Карла XII из династии Пфальц-Цвейбрюкенов, которого русские на голову разбили под Полтавой. Кстати, помимо всего прочего, этот злосчастный монарх был не только агрессором, но и просто весьма неприятным малым, и даже не пользовался вилкой и ложкой, а хватал любую пищу прямо руками. К моменту образования Всегермании, древние монархии сохранились во всех вошедших в нее странах, кроме немецкоязычных. Поэтому их королевским домам пришлось объединяться в один. И хотя династию Пфальц-Цвейбрюкенов к тому моменту уже давно сменили еще несколько династий, трон-то шведский оставался прежним. Такое объединение монархий стало уникальным - ведь к моменту создания Всеромании, сохранился лишь испанский и бельгийский короли, к моменту создания Великого Дракона - лишь японский император и тайский король, ну а остальным звездным королевствам и вовсе пришлось создавать монархию с нуля.