Кого воспитаем мы сами – это пока вопрос без ответа, но хотелось бы учесть ошибки… Ведь если папы не займут более активную позицию, а мамы не делегируют им частично полномочия – вряд ли их дочери найдут себе хороших мужей и смогут создать нормальные семьи.
И тут нужна синхронность и согласованность, необходимо понимание и искреннее принятие той роли (мужа или жены, папы или мамы), которую вы взяли на себя, создавая семью, потому что борьба за власть в семье точно так же разрушительна, как и безвластие, причем разрушительна для всех.
Откуда берется женственность?
Тысячи свечей можно зажечь от единственной свечи, и жизнь ее не станет короче. Счастья не становится меньше, когда им делишься.
Итак, женственность дочери, очевидно, результат совместной работы мужской и женской линий семьи. С одной стороны, для девочки первым и главным образцом женственности (или ее отсутствия) является мама. С другой – без папиной поддержки и принятия эта женственность не расцветет и зачахнет.
Поэтому давайте вместе подумаем, что мы можем дать девочке, чтобы она стала действительно Женщиной с большой буквы – женственной, мудрой, любящей?
Мама формирует все это в первую очередь, причем не только своим поведением, то есть видимой частью айсберга, но и своими невысказанными ментальными посылами, мыслеформами, своими пожеланиями и программами.
Если бы все было так просто и линейно, то маме достаточно было бы быть женственной, милой, ухоженной, чтобы и ее дочь стала такой же. Однако слишком часто можно наблюдать нелогичные на первый взгляд пары, где мама – красавица и кокетка, а дочка – гадкий утенок, из которого лебедю не удается (не дают!) проклюнуться не то что годами – десятилетиями; либо пары, где мама гиперженственна и, возможно, даже инфантильна, а дочь – «мужик в юбке», с железным волевым характером.
То есть на самом деле главное – подтекст материнского образа.
Бывают мамы-анчары, заглушающие все живое в радиусе полукилометра вокруг себя. Им невыносима мысль о старении и увядании, они не могут допустить выхода на первое место дочери – более молодой и свежей, они нарциссичны и потому жестоки к своим девочкам (что отнюдь не всегда проявляется явно). Архетип такой мамы-мачехи описан в сказке «Спящая царевна»: это женщина, которая видит себя единственной звездой вопреки всему, включая законы природы и общества. Такая мама порой осознанно, но чаще не ведая, что творит, нагружает дочку программами «ты никто и ничто без меня», «ты никакая», «тебе никогда не дотянуться до моего уровня», убивая в девочке женственность и веру в себя.
Вариация на эту же тему – мама, отравляющая все своим контролем и стремлением властвовать над душой, телом и судьбой дочери, – подобный образ отлично описан в фильме «Белый олеандр». Такая мать стремится разрушить все, что дочь пытается делать и создавать сама, не с ее «подачи»: дружеские и романтические отношения, выбор профессии, даже изменения во внешнем облике – все это заглушается на корню, а если не удалось – безжалостно ломается.
Бывают мамы другие – эдакие вечные девочки, чересчур подчеркивающие свою принадлежность к слабому полу, злоупотребляющие этим и оттого вызывающие у подрастающих дочек отвращение к подобному типу поведения. Дочка все сильнее тянется к папе, считая его более «нормальным» в семье и стараясь копировать именно его модель поведения, что нередко закрепляется на долгие годы. Если же мама-девочка инфантильна, не способна принимать решения и отвечать за них, не умеет справляться с житейскими задачами и тем более с трудностями, да еще и растит дочь одна, девочка считывает посыл: «Заботься обо мне, я сама не умею!», старается собой компенсировать эту пустоту и становится «мужчиной в доме», сохраняя в дальнейшем эту роль на всю жизнь.
Мама, жертвующая собой ради детей, транслирует программу жертвы и своей дочери, подсознательно принуждая ее следовать именно этой роли в своей жизни в дальнейшем. Впрочем, иногда система дает сбой, и дочь, в полном соответствии с феноменом треугольника Карпмана, закрепляет за собой роль агрессора и эксплуататора, если ее растили в парадигме «ты – пуп земли», либо же берет на себя роль избавителя, освобождая мать от груза жизненных тягот, но одновременно и от смысла жизни в многолетнем и уже приросшем намертво амплуа жертвы, – и вот уже дочь превращается тем самым во врага-агрессора либо тоже в жертву, но уже по отношению к маме. Так они и мыкаются внутри этого треугольника, не умея из него освободиться и выбрать какую-нибудь другую жизненную модель, поочередно обвиняя при этом друг друга, но испытывая колоссально крепкую связь.