«Она считает себя умнее и образованнее всех и хочет завести у нас свой западный строй», — заговорили при дворе. А в глаза конечно же поклонение и раболепная покорность. Всё это императрица Александра Фёдоровна очень хорошо понимала. Улыбка на лице и притворно-фальшивые разговоры не могли скрыть ненавистную злобу и зависть.
В большую семью Романовых принцесса Гессенская тоже не вписалась. «В семье её невзлюбили, — напишет великая княгиня Ольга Александровна. — Из всех Романовых ей досталось больше всего злословия... Я вспоминаю, что многие вещи я едва выносила, будучи подростком. При дворе моей матери считали, что она всё делала не так... Даже в самый первый год — я помню это очень хорошо — если Аликс улыбалась, считали насмешкой. Если выглядела грустной — говорили, что злится».
Да и сами Романовы в то время не были уже такой сплочённой семьёй, как раньше: скандальные истории с молодыми великими князьями, их расточительный образ жизни и сомнительные знакомства. Об этом знали многие. Напряжёнными были отношения царской четы со старшим поколением великих князей, которые пытались «давить» на государя и обращались с ним порой с высоты своего возраста. Семейные праздники, устраиваемые при Александре III, становились всё реже. Романовы не скрывали своей обиды на отношение немецкой принцессы к традициям их семьи. Её поведение они считали желанием императрицы изолировать их от дворца и от особы царя. Дяди, тёти, кузены привыкли к частым визитам и приглашениям на обед, а Александра Фёдоровна со своими частыми недомоганиями, вызванными постоянными беременностями и родами и желанием побыть наедине со своим мужем-государем, нечасто делала такие приглашения. Кроме того, к роли хозяйки молодая царица всё ещё не могла привыкнуть, мешали её застенчивость и замкнутость. Стеснялась, что плохо говорит по-русски, чувствовала себя в обществе некомфортно. Всё это принималось за высокомерие и отталкивало новых российских родственников.
В январе 1901 года пришла весть о смерти королевы Виктории. Ещё несколько месяцев назад Александра Фёдоровна, словно чувствуя предстоящую вечную разлуку со своей бабушкой, писала своей подруге в Англию: «Как сильно я хотела бы увидеть её дорогое старое лицо... Будь это не так далеко, я бы бросила всё на несколько дней, оста вила бы даже мужа и детей — ведь она была мне почти как мать, особенно с тех пор, как двадцать два года назад умерла моя мама». Получив известие о смерти королевы, Александра Фёдоровна хотела немедленно выехать в Виндзор, но её уговорили не делать этого: она вновь ожидала ребёнка. На панихиде в англиканской церкви в Петербурге императрица плакала, не скрывая своих слёз. Сестре Виктории она написала: «Я до сих пор не могу представить, что её нет, что мы никогда не увидим её больше... Она была в нашей жизни единственной, и дороже и лучше её не было никого... Англия без королевы кажется невозможной».
Счастьем императрицы Александры Фёдоровны стали её дети и уют домашнего очага. Она любила сидеть за своим письменным столом, заваленным полураскрытыми книгами и тетрадями, на котором стояла небольшая лампа. Охотно совершала прогулки в открытой карете, любуясь красотами природы, немало времени проводила за молитвой. Воспитанная в строгости англиканской церкви, немецкая принцесса с увлечением восприняла обрядовую сторону православия и проявила горячий интерес к православной вере. Чтение литературы по истории Русской церкви, паломничество и поклонение святым мощам, собирание икон стали неотъемлемой частью её жизни. В Петербурге она нередко посещала богослужения в Казанском соборе, а иногда с одной из своих фрейлин приходила в церковь между службами, покупала свечи, ставила их перед иконами и преклоняла колени в тени одной из колонн. Особенно почитала царица икону Богородицы, которая превратилась для неё в амулет, обладающий чудодейственной силой. О чём она просила Божью Мать? Конечно же о сыне.