Летние месяцы 1823 года супруги провели вместе. Привязанность Елизаветы Алексеевны к мужу становилась всё крепче. Все её помыслы отныне обращались только к нему. Но начались болезни. Появились сердечные припадки и общая слабость всего организма. Прогулки пешком стали её утомлять, а езда верхом врачами не одобрялась. Своим плохим самочувствием Елизавета, однако, была мало озабочена, лекарствам не доверяла, не обращала внимания на предупреждения врачей. О поездке для лечения за границу, на которой стал настаивать доктор, она и думать не хотела.
В январе 1824 года у императора началось рожистое воспаление ноги: высокая температура, головная боль, тошнота. Ужасно болела нога — несколько месяцев назад во время манёвров её сильно ударила лошадь. Несколько дней у государя не могли сбить температуру, врачи стали бояться за его жизнь. Елизавета Алексеевна почти всё время проводила у постели больного, самоотверженно ухаживала за ним. Она собственноручно сделала для него подушку своего изобретения, чтобы ему было удобно спать сидя — это облегчало головные боли, которые страшно мучили Александра.
Своей матери Елизавета Алексеевна писала:
«Никогда прежде я не видела его таким больным, и ещё никогда прежде он не был таким терпеливым и добрым. Ты можешь представить, мама, как я страдала».
Оправившись от болезни, Александр I стал опять вести прежний образ жизни: много разъезжал по России, часто отсутствовал. К Елизавете Алексеевне опять пришло одиночество. А когда её супруг наконец появлялся, её мучил постоянный страх помешать ему чем-либо, даже просто своим присутствием. Часто, когда ей ночью было особенно тоскливо, она приходила к нему, осторожно целовала сонного, чтобы почувствовать близость того, с кем была так счастлива в первые годы своего замужества. Она прекрасно понимала, что по-настоящему он не любит её, а может, боится любить... А из-за своих любовных похождений Александр чувствовал себя вечно виноватым перед своей Лизхен, как он иногда ласково называл её.
«Если бы он кого-нибудь любил по-настоящему, — писала она в дневнике, — мне было бы легче. Но ни одной любви, а сколько любовей!..» Мечтой баденской принцессы была тихая семейная жизнь с любимым супругом с возможностью быть ему полезной. Ей шёл уже пятый десяток: красота померкла, большие голубые глаза казались усталыми от множества пролитых слёз; нежный цвет лица потускнел. На нём отражались покорность и великодушие, смешанные с достоинством государыни и любезностью умной женщины. Она уединённо жила во дворце, её почти не было ни видно, ни слышно, при ней находилась лишь одна фрейлина. «Бедствие моей жизни», — называла императрица долгое отсутствие супруга. Ей так хотелось поехать вместе с ним, но он и слышать не хотел об этом. Оставалось лишь грустить о своём милом.
Дни её одиночества в то время скрашивали дружеские отношения, сложившиеся с молодой женой великого князя Михаила, младшего брата императора. Несколько месяцев назад он женился на принцессе Вюртембергской, получившей в православии имя Елены Павловны. Новая великая княгиня снискала особое расположение императрицы, последняя стала часто навещать новобрачных и при всяком случае оказывать внимание молодой невестке. Своим тактом, выдающимся умом и высокой образованностью великая княгиня Елена заслужила особое доверие Елизаветы Алексеевны. Между двумя женщинами возникла сердечная дружба.
Но впереди были новые горькие испытания.
В марте 1824 года скончалась герцогиня Антуанетта Вюртембергская, с которой Елизавета была очень дружна. На свете стало ещё одной подругой меньше.
Карамзин писал в письме к своему другу:
«Смерть дорогой герцогини А. Вюртембергской чрезмерно огорчила императрицу Елизавету Алексеевну, которая была с ней дружна. Судьба отнимает у неё всех, ей милых, как бы для того, чтобы она не имела никакой земной привязанности».
В конце июня умерла восемнадцатилетняя дочь императора от княгини Нарышкиной. Софья, так звали девушку, росла болезненным ребёнком и требовала к себе много внимания родителей. Именно родителей, поскольку не только мать, но и отец, император Александр I, безумно любил свою единственную дочь и при любой возможности навещал девочку, даже жениха для Софьи выбрал сам — графа Андрея Шувалова, служившего в Коллегии иностранных дел.