В Таганрог государь возвратился больным. «У императора всё ещё высокая температура, — писала Елизавета Алексеевна матери. — Как жаль, что он не может пользоваться хорошей погодой, которая здесь установилась. Да и я не могу сполна наслаждаться этими днями, хотя выхожу ежедневно. Где можно в этой жизни найти покой? Думали, что всё идёт самым наилучшим образом и можно только радоваться, но вдруг неожиданное испытание, которое лишает нас возможности радоваться счастью».
Императрица почти всё время проводила у постели больного. Сначала ему вроде бы стало легче, но через два дня «в 10 часов 47 минут утра, — как значилось в сообщении его лечащего врача, — император мирно и покойно испустил последний вздох...»
Смерть мужа баденская принцесса перенесла стойко, без слёз — сколько она их уже выплакала, — но её фигура, склонявшаяся над гробом, олицетворяла величайшее страдание. Своей свекрови она в тот же день написала: «Наш ангел на небесах... Матушка, не оставляйте меня, я совершенно одна в этом скорбном мире! В этой невознаградимой утрате я утешаюсь лишь тем, что не переживу его. Я надеюсь скоро соединиться с ним».
Вот уж поистине крик измученной души.
Копия письма российской императрицы была опубликована во всех журналах того времени. А жить ей оставалось немногим более пяти месяцев.
Чтобы не усугублять горя супруги усопшего императора тяжким зрелищем необходимых приготовлений к похоронам, её нашли нужным перевести в другой дом. Вместе со своими фрейлинами Екатериной Валуевой и Варварой Волконской императрица, теперь уже вдовствующая, в тот же день переехала в дом таганрогского генерала Бабкова. А на следующий день после кончины Александра I его младшему брату Константину, который, как полагали, должен наследовать российский престол, было отправлено донесение за подписью князя Волконского. Последний руководил всеми формальностями: «...Имею счастье верноподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что, при всей скорби Ея Императорского Величества, вдовствующей государыни императрицы Елизаветы Алексеевны, здоровье Ея довольно хорошо и удручённое сердце Ея печалью нимало не убавляет духа твёрдости, с коей переносит Ея Императорское Величество несчастье своё...»
Сближение с мужем в последние два-три года Елизавета Алексеевна считала наградой, ниспосланной свыше: за постоянство в любви, за терпение, за умение прощать. Поэтому особенно больно было ей именно сейчас вдруг потерять любимого человека. Своё горе баденская принцесса выражала в письмах к матери. Кому, как не ей, бедная женщина могла рассказать о ране в своём сердце:
«Пишу Вам только для того, чтобы сказать, что я жива. Но не могу выразить того, что чувствую. Я иногда боюсь, что вера моя в Бога не устоит. Ничего не вижу перед собой, ничего не понимаю, не знаю, не во сне ли я. Я буду с ним, пока он здесь; когда его увезут, уеду за ним, не знаю когда и куда. Не очень беспокойтесь обо мне, я здорова. Но если бы Господь сжалился надо мной и взял меня к себе, это не слишком бы огорчило Вас, маменька милая? Знаю, что я не за него, я за себя страдаю; знаю, что ему хорошо теперь, но это не помогает. Я прошу у Бога помощи, но, должно быть, не умею просить...»
Согласно заключению медиков, сделанному после вскрытия, государь скончался от «воспаления в мозгу». В остальном он был совершенно здоров и мог дожить до глубокой старости.
Забальзамированное тело императора одели в парадный генеральский мундир. Гроб с телом установили в Варциевском соборе на великолепном катафалке под балдахином. Лицо усопшего было скрыто под белым покрывалом, так как оно изменилось до неузнаваемости. (Говорили, лицо покойного стало портиться сразу же после вскрытия). Утром и вечером состоялись панихиды, каждый мог приходить и целовать императору руку. Елизавета Алексеевна присутствовала тут же, но её не было видно. Она приходила молиться у гроба лишь после ухода всех посторонних.
Царское семейство поручило вдове императора Александра I заботу об оказании последних почестей останкам её супруга. Было решено везти его тело в Петербург через Москву. Накануне выноса гроба из собора там собралось много людей для последнего прощания. Гроб уже был закрыт. Неожиданно появилась императрица. Твёрдой поступью она взошла на подмостки и припала к гробу. Все присутствовавшие плакали. Елизавета Алексеевна же держалась стойко, не было слышно ни стонов, ни рыданий.
На следующий день в ранний утренний час процессия выехала из Таганрога. Князь Волконский в своём очередном письме докладывал в Варшаву: «Государыня императрица на выносе тела не изволила быть, но простилась с покойным императором прежде церемонии... Её Величество при ужаснейшей печали её переносит грусть и скорбь свою с христианским смирением и удивительной твёрдостью...»