Принцессу-императрицу глубоко тронул праздник, данный в её честь, и она была благодарна своему любимому отцу. На третий день после всех торжеств она покинула Потсдам и вместе с супругом отправилась в обратный путь в Россию.
Последующие пять лет оказались тревожными для императорской четы. Летом 1830 года в Петербурге началась эпидемия холеры. Семья императора переехала в Царское Село, был учреждён строгий карантин, приняты все меры предосторожности.
Зимой 1831 года началась война с польскими повстанцами. Несмотря на численный перевес императорских войск, поляки сражались с изумительной храбростью. Потери с обеих сторон были значительными. «Говорят, император очень страдает, — записала в своём дневнике жена австрийского посла Долли Финкельмон. — Он чересчур чувствителен, чтобы не скорбеть о стольких жертвах — своих верных подданных и бунтовщиках, показавших такую доблесть, что даже русские по праву ими восхищаются... Императрица печальна, потому что слишком женщина. У неё нежное и любящее сердце. Её хорошо приняли в Варшаве, ей там понравилось, она содрогается от проливаемой там крови и сожалеет о всех жертвах».
Летом 1831 года вспыхнула новая волна холеры. Год назад был учреждён строгий карантин, приняты все меры предосторожности и казалось, что опасность миновала. Но страшная болезнь не дала себя уничтожить. На этот раз холера была особенно беспощадна. Эпидемия распространялась с молниеносной быстротой и через некоторое время приобрела угрожающие размеры. Не пощадила она и столицу, унося до шестисот жизней в день. Петербург опустел: все, у кого была возможность, выехали на острова. В городе и окрестностях начались волнения. Простой народ возмутили строгие меры, предпринятые властями для пресечения заразы. По городу распространяли слухи, что никакой эпидемии нет и причиной смерти множества людей не холера, а отравленная польскими агентами вода. На улице возникали драки, в них погибло немало народу. 17 июня 1831 года в Петербург пришло известие о смерти от холеры великого князя Константина Павловича. Он умер в Витебске, направляясь из Варшавы в Петербург. Болезнь сразила его за несколько часов. Из страха перед эпидемией и беспорядков на улицах и из-за траура по великому князю прекратились встречи в светских салонах.
Обо всех этих страшных событиях находившейся в то время с семьёй в Петергофе императрице старались не говорить. Она была на последних неделях беременности. 27 июля Александра Фёдоровна родила третьего сына, названного в честь отца Николаем. Чувствовала она себя плохо: всё же сказались волнения этого страшного лета, о которых она узнавала из газет.
Вскоре в Царское Село приехала княгиня Лович, теперь уже вдова. Она сама, без сопровождения кортежа, перевезла тело своего мужа из Витебска в покрытой траурным крепом карете. Похороны великого князя Константина Павловича состоялись в усыпальнице царской семьи в Петропавловской крепости в середине августа. Бедная княгиня Лович не надолго пережила своего супруга — через три месяца после его похорон она тихо скончалась в Царском Селе.
20 октября 1832 года Александра Фёдоровна вновь стала матерью, она родила седьмого ребёнка. На свет появился четвёртый сын — Михаил. Это были последние роды прусской принцессы, так как с ухудшением здоровья врачи не рекомендовали ей больше рожать. Дети, домашние заботы да небольшое общество по вечерам — вот чем была заполнена жизнь императрицы в то время.
С царской четой в самых близких отношениях находились князь Пётр Волконский, министр двора, человек очень деятельный, инициативный и темпераментный, и князь Александр Голицын, министр духовных дел и просвещения. Последний считался опекуном царских детей. Оба часто обедали с монаршей четой и могли входить к императрице без доклада. Дружеские отношения у них сложились также с графом Бенкендорфом, с которым Александра Фёдоровна всегда говорила только по-немецки, и с министром иностранных дел графом Нессельроде, широко образованным и склонным к искусствам человеком. К этому кружку порой присоединялся и граф Сперанский, доверенный советник государя. По вечерам все часто собирались в царских покоях, вели непринуждённые беседы, музицировали. В особых отношениях с семьёй императора находились граф и графиня Бобринские, люди очень богатые, независимые и не занимавшие каких-либо должностей при дворе. Софья Бобринская стала задушевным другом царицы, которая делилась с ней своими как радостными, так и грустными переживаниями. Если они разлучались, то писали друг другу письма.